Военный свет

– Я и вправду был удивлен, увидев вас там.

– Я удивился еще больше, увидев вас.

– Я искал там друга.

– А я – врага.

В такой подаче эти строки приобрели комичность и, кажется, взбодрили невозмутимого Маккэша.

– Слышал, ты в лифте метро попал в опасную передрягу… Уолтер рассказал.

И он пустился в расспросы – где именно это случилось, как выглядели те мужчины. Затем, помолчав, сказал:

– Ты не думаешь, что твоя мать может волноваться? Гуляешь так поздно по ночам?

Я уставился на него:

– Где она?

– Далеко. Занимается очень важными делами.

– Где она? Там не опасно?

Он жестом изобразил, будто запечатывает себе рот, и встал.

Я места себе не находил.

– Сестре можно будет сказать?

– С Рэчел я побеседовал, – ответил он. – С вашей матерью все в порядке. Просто будь осторожнее.

Я смотрел, как он растворяется в вокзальной толпе.

Все это напоминало попытку разгадать сон. Однако на следующий день, явившись на Рувини-Гарденс, он сунул мне рассказы Конан Дойла в мягкой обложке, и я стал их читать. И хотя меня раздирало от вопросов, что с нами происходит, не существовало таких сочащихся туманом улиц и переулков, на которых бы я мог отыскать подсказки, где находится мать или что в нашем доме делает Артур Маккэш.

* * *

– Часто я лежала без сна всю ночь и мечтала о крупной жемчужине.

Я почти уже провалился в сон.

– Что? – спросил я.

– В книжке прочитала. Это было желание одного старика. До сих пор помню. Каждую ночь про это думаю.

Голова Агнес лежит на моем плече, она смотрит на меня сквозь темноту.

– Расскажи мне что-нибудь, – шепчет она. – Что вспомнится… из такого.

– Я… Не приходит ничего в голову.

– Ничего. Расскажи, кого ты любишь. Что ты любишь.

– Наверное, сестру.

– А что тебе в ней нравится?

Пожимаю плечами, движение сообщается ей.

– Не знаю. Мы почти не видимся в последнее время. Наверное, потому что вместе нам безопаснее.

– Хочешь сказать, ты чего-то опасаешься?

– Не знаю.

– Что тебя пугает? Только плечами не пожимай.

Я смотрел во тьму большой пустой комнаты, в которой мы спали.

– А твои родители, Натаниел, какие они, кем работают?

– Они отличные. Работают в городе.

– Может, пригласишь меня к себе?

– Ладно.

– Когда?

– Не знаю. Но вряд ли они тебе понравятся.

– Они отличные, но мне не понравятся?

Я хохотнул.

– Просто с ними неинтересно, – сказал я.

– Прямо как со мной?

– Нет. С тобой интересно.

– Чем именно?

– Трудно сказать.

Она замолчала.

Я сказал:

– Мне кажется, с тобой что хочешь может случиться.

– Я простая работяга. У меня выговор с акцентом. Тебе, наверное, не хочется знакомить меня со своими родителями.

– Ты не понимаешь, у нас дома сейчас странно. Правда, странно.

– Почему?

– Потому что к нам постоянно приходят всякие люди. Незнакомые, странные.

– Ну так и я такая же.

Помолчала, подождала:

– А ты ко мне придешь? С моими познакомишься?

– Да.

– Да?

– Да. Я только за.

– Фантастика. К тебе, значит, нельзя, а как ко мне, так пожалуйста.

Я промолчал. Потом сказал:

– У тебя красивый голос.

– Пошел ты!

И она убрала голову с моего плеча.

Где мы были в ту ночь? Что это был за дом? В какой части Лондона? Это могло быть где угодно. Из всех людей ее присутствие доставляло мне наибольшее удовольствие. При этом расстанься мы, оба испытали бы облегчение. Потому что с этой девушкой, которая таскала меня по разным домам и засыпала вполне естественными вопросами, было легко, но трудно становилось скрывать двойную жизнь. Отчасти мне даже нравилось, что ничего я о ней не знал. Как зовут родителей – не знал. Чем они занимаются – не спрашивал. Интересовала меня лишь она, пусть даже звали ее не Агнес Стрит, пусть это просто было название улицы, где располагался первый наш одолженный дом, в каком-то, не вспомню каком, районе. Однажды – мы тогда трудились бок о бок в ресторане – она буркнула мне свое настоящее имя. И заявила, что оно ей не нравится, особенно на фоне моего, и что она бы с радостью его поменяла. Сначала она смеялась над именем Натаниел, его шикарностью, претенциозностью, произнося все четыре слога нараспев, с растяжечкой. А вдоволь наиздевавшись надо мной перед всеми, однажды молча подошла во время обеденного перерыва и попросила «позаимствовать» ломтик ветчины из моего сэндвича. Я не нашелся с ответом.

Я и потом не находил слов. Она говорила за двоих, хотя не прочь была и послушать, – так ей хотелось объять все вокруг. Потому той ночью, когда я заявился на машине Стрелка, она и затащила грейхаундов в дом, – чтобы они резвились у нее под ногами, а потом, когда мы сжимали друг друга в объятиях, изгибали шеи и нацеливали узкие, стреловидные морды на звук нашего дыхания.