Воевали мы честно

Гангутцы показали нам сохраненную со времен обороны Ханко листовку, которую забрасывали к финнам. Это было письмо, адресованное командующему финской армией генералу Маннергейму. Оно было написано по образу и подобию письма запорожцев турецкому султану. Составлено в сильнейших выражениях, напечатано на прекрасной бумаге и обрамлено виньетками с неприличными картинками. При чтении листовки, как и на картине Репина, все вокруг помирали со смеху.

Сборы закончили на день раньше запланированного срока. Мы решили воспользоваться командировочным удостоверением, чтобы съездить домой. Рисковали, но все обошлось.

У меня развился сильный фурункулез. Вновь сказалось отсутствие витаминов. Все тело покрылось чирьями. Долго терпел, но все же пришлось обратиться в медпункт. Показал спину медсестре Гале Петровой, хорошей, веселой девушке. Та посмотрела и с ужасом крикнула врачу: «Товарищ капитан! Посмотрите, что у Колбасова!». Врач мельком взглянула и спокойно сказала: «Ну и что? Выдай рыбий жир». Мне налили поллитровку жира, и мы всем экипажем принимали его по столовой ложке за едой. Пришлось еще два раза ходить в медпункт наполнять бутылку. Через неделю все тело очистилось от болячек.

В августе 1943 года наш взвод и рота техобеспечения были подняты среди ночи по тревоге. Стояла теплая ясная погода. На улице уже было светло. Нас повели на капустное поле около Колтуш. Еще издали мы обратили внимание на его удивительную окраску. Поле было местами голубое, местами желтое и розовое. Когда подошли ближе, выяснилось, что ночью пролетел немецкий самолет и сбросил листовки. Этими листовками и было покрыто поле. Нам поставили задачу — все собрать и, не читая, уничтожить. Конечно, с содержанием мы все равно ознакомились. На разноцветных листах было напечатано обращение командования Русской освободительной армии генералов Власова и Малышкина, в котором они призывали переходить на сторону немцев. Листовка одновременно являлась пропуском.

В расположении части раздался сигнал подъема. Танкисты выбежали на зарядку, а у нас на поле еще был непочатый край работы. Вскоре и танкисты присоединились к нам. Только к обеду закончили операцию.

Танкисты часто проводили учения на местности. Иногда и мы принимали участие, поддерживая связь. Обычно я держал связь со штабом армии, работал ключом. В этот раз сел на связь с танками по микрофону. Кончились занятия. Танки вернулись в расположение. К нам подошел Александр Смирнов — радист командира полка. Спросил, что за еврей работал сегодня у нас на станции. Мы удивились. Индюков сказал: «Вот, Колька работал». Смирнов не поверил: «Не может быть! Кто-то так картавил, что ничего невозможно было понять». Так я узнал, что при разговоре в микрофон картавлю.

Закончилась наша Колбинская эпопея. Три раза мы приезжали сюда. Наконец погрузились на машины и в который раз направились в сторону Синявино. Выжидательная позиция была в Первом рабочем поселке. Расположились в сосновом бору. Место было очень красивое. Песок, могучие деревья. Землянок не было, жили в машинах. Вместе с нами находились помощник начальника штаба Булыгин и начальник связи Тимофеев. Они спали на скамейках, а мы на полу в проходе. Было тесно. Переворачивались по команде. В шесть утра Булыгин включил приемник. На чистейшем русском языке мы услышали: «Внимание! Передаем важное сообщение. Сегодня наши доблестные гренадеры освободили из тюрьмы дуче Муссолини». Николай Индюков толкнул меня в бок: «Никола, слышишь?». Я ответил, что слышу. В это время раздался стук в дверь: «Радисты, завтрак получать». Была моя очередь идти на кухню. Я быстро оделся. Взял котелки и пошел. Завтрак задержался. Вернулся я не скоро. На подходе к машине повстречался боец из нашего взвода. Он сказал мне, что Трунов чего-то сболтнул и нами теперь занимается особый отдел. Оказалось, что Володя, услышав новость про Муссолини, вышел из машины и стал рассказывать об этом танкистам. Ну кто-то и доложил.

Только я появился в машине, Тимофеев со злостью сказал: «Что, доигрались? Иди к начальнику особого отдела». Пришел. Доложил о прибытии. Старший лейтенант усадил меня за стол и стал расспрашивать о происшедшем. Я рассказал, как было дело. Мол, Булыгин слушал радио. Передавали про Муссолини. Мы не разобрались, кто это передавал. Тут я пошел за завтраком, и что было дальше, не знаю.

Хорошо, начальник особого отдела старший лейтенант Галкин был мужик не глупый. Он сказал: «Слушай, Колбасов. Запретить слушать передачи я вам не могу, у вас работа такая. Но предупреди своих, чтобы ничего никому не болтали. Это плохо может кончиться». Я целиком был с ним согласен. Попрощавшись с особистом, пошел накачивать своих товарищей.