Воевали мы честно

Подъехали к очередному госпиталю. Всюду суетились люди. Мы с Никифоровым пошли к палаткам. Нашли заместителя начальника госпиталя. Но он тоже отказался принять раненых, оправдываясь тем, что госпиталь не развернут. И тут не выдержал Никифоров. Выругавшись крепче крепкого и выхватив пистолет, он стал угрожать перестрелять всех, кто не хочет помочь страдающим людям. Подошел подполковник, какой-то инспектор, и спросил, в чем дело. Мы рассказали, что в течение шести часов возим раненых и нигде нам не хотят помочь. Подполковник попросил показать. Подойдя к машине и взглянув на Трунова, он подозвал майора-медика и приказал немедленно оперировать Володю. Принесли носилки, положили раненого. Володя попросил прихватить его шинель. Она была перешита по его фигуре, и он любил ею щеголять. Когда Володю несли к палатке, он вспомнил о полевой сумке. В ней он хранил документы и награды. Я сбегал к машине, принес, подал и обратил внимание на кусок сукна, торчащий из раненой ладони. Володю сразу же положили на операционный стол. Я сказал, что напишу его матери. Володя решительно запретил, сказав, что сам обо всем напишет. Нас попросили удалиться. Попрощавшись, мы пошли к машине. Михаила Васенина принять в госпиталь отказались, ссылаясь на отсутствие глазников. Мы вернулись обратно в часть. Оказалось, что за это время мы уехали на 60 километров от полка и находимся в Литве, недалеко от города Мажейкяй. Вернувшись, обнаружили рядом только что развернувшийся небольшой медсанбат. В нем оставили Васенина.

На другой день началось наступление. Продвинулись на 12 километров. Дальше противник уперся, и завязались позиционные бои. Навестить друзей не было никакой возможности. Спустя неделю вышли из боя. Неожиданно открылась дверь, и к нам вошел Васенин. Глаза ему подлечили. Как-то возле медсанбата он увидел машину из нашего полка и удрал на ней из госпиталя, не забрав даже документы. Позже документы восстановили, и Васенин продолжил воевать вместе с нами.

Я получил письмо из дома. Родители укоряли меня в том, что я ничего не написал им о гибели Володи. Мы ошалели. Оказалось, мать Трунова получила извещение о смерти и месте захоронения сына. Она была женщина решительная, член партии и добилась разрешения перезахоронить Володю на родине, в поселке Суйда под Гатчиной. Выхлопотав спецвагон, мать Трунова поехала на место захоронения сына. Раскопали могилу. Лежал Володя в общей могиле, в одном нижнем белье. Мы не сомневались, что ему отнимут ногу, но оказалось, что кроме ноги, отрезанной выше колена, была ампутирована еще и рука. Мы так долго возили Трунова по госпиталям, что у него началась гангрена ноги и руки. Кусок сукна, застрявший в ладони, сделал свое дело. Володю перевезли в Ленинград и похоронили под Гатчиной в Суйде, на тихом сельском кладбище.

Бои продолжались. Понес потери мой бывший танковый экипаж. Во время прорыва переднего края вражеский снаряд попал в танк. Заглох мотор, запахло гарью. Экипаж стал покидать машину. Выпрыгнувшего из танка командира тут же снял немецкий автоматчик. Артиллериста постигла та же участь. Только заряжающий, прыгнув на немца, смог его задушить. В это время механик-водитель нажал на стартер и двигатель заработал. После боя убитых положили на броню и вывезли в тыл.

Нас бросали с одного участка фронта на другой. Успехов не было. Вместо Володи Трунова пришел новый радист — Андрей Климов. Молодой, скромный парнишка, прекрасно вписавшийся в наш экипаж.

В полк приехала жена начштаба Брюквина и стала работать машинисткой при штабе. Пожилая, не особенно красивая женщина, она, конечно, не шла ни в какое сравнение с красавицей Клавой, которую незадолго до этого пришлось перевести в резерв. Расставание было тяжелым. Всегда подтянутого майора после этого трудно было узнать. Он как-то сник. Не то чтобы опустился, но в нем уже не было прежней энергии. Это отразилось и на работе. Во время очередной атаки на минах подорвалось несколько танков. За упущения в организации подготовки боя и за недостатки во взаимодействии с саперами начальник штаба майор Брюквин был снят с должности и отозван в расположение штаба фронта. Для нас это был тяжелый удар. Целых два года мы с майором были вместе. О нем остались только самые светлые воспоминания. Через некоторое время до нас дошла весть, что Брюквин назначен помощником начальника оперативного отдела мотомеханизированного корпуса и ему присвоено звание подполковника. Мы были очень рады за него. Вслед за Брюквиным уехала и его жена. А в полк еще долго шли письма от Клавы. После войны Константин Андреевич Брюквин работал учителем в подмосковной школе. Умер он в 1987 году.