Воевали не за Родину и не за Сталина, просто выхода не было...

Были такие люди, но сказали об этом ведь только теперь, когда Европа приравняла коммунизм и фашизм. Ну чуть раньше писали — говорили разные философы, только кто, сколько людей их читали? И это все после войны. И Ханна Арендт, и Энн Аппельбаум. А тогда… Кто-то стал перебежчиком, кто-то всячески, правдами и неправдами, стремился на Урал или за Урал. Совсем не евреи — евреи как раз рвались воевать, потому что, в отличие от меня, тогдашней дуры, понимали, что значит «экс нострис». Почитайте об эвакуации творческой интеллигенции и их семей в Ташкент и Ашхабад, и вы увидите, что евреев там ничтожно мало. И поговорка «Евреи воевали в Ташкенте» — одна из больших неправд о войне.

Например, ваш жених, поэт Всеволод Багрицкий. Можно про него спросить?

Можно. Мне всегда есть что рассказать, и мне всегда приятно. Это, знаешь, вот как влюбится девочка, и хотя бы вспомнить где-нибудь лишний раз имя того человека. Это очень смешно. Я вообще из категории счастливых женщин, у меня было в жизни три любви, и все при мне так и остались: Севку люблю, Ивана люблю9 и Андрея люблю10. Ну что Сева… Был мальчик, остался без папы, папа умер в 1934 году. Остался без мамы, маму арестовали 4 августа 1937 года. Я оказалась у них во время обыска, а обыск шел почти целую ночь11.

Я пришла домой под утро, и моя мама на всю жизнь оскорбила меня, заставив показать трусики. Ну а трусики были ни при чем. После того как она проверила, я ей сказала: «Лиду арестовали». А мой папа уже был арестован. И остался этот Сева. Сева был очень умный мальчик, умнее нас всех и очень многих взрослых. Если бы кто-то читал сейчас его книжку, наверняка поражался бы тому, что он писал в своих стихах. Это, наверное, год 1938-й, начало. Можно я прочту?

Конечно, можно.

Молодой человек,
Давайте поговорим.
Хочу я слышать
Голос Ваш!
С фразой простой
И словом простым
Приходите ко мне
На шестой этаж.

Я встречу Вас

За квадратом стола.
Мы чайник поставим.
Тепло. Уют.
Вы скажете:
— Комната мала. —
И спросите:
— Девушки не придут?

Сегодня мы будем

С Вами одни.
Садитесь, товарищ,
Поговорим.
Какое время!
Какие дни!
Нас громят!
Или мы громим! —

Я Вас спрошу.

И ответите Вы:
— Мы побеждаем,
Мы правы.
Но где ни взглянешь —
Враги, враги…
Куда ни пойдешь —
Враги.
Я сам себе говорю:
— Беги!
Скорее беги,
Быстрее беги…
Скажите, я прав?
И ответите Вы:
— Товарищ, Вы неправы.

Потом поговорим

О стихах
(Они всегда на пути),
Потом Вы скажете:
— Чепуха.
Прощайте.
Мне надо идти.

Я снова один,

И снова Мир
В комнату входит мою.
Я трогаю пальцами его,
Я песню о нем пою.
Я делаю маленький мазок,
Потом отбегаю назад…
И вижу — Мир зажмурил глазок,
Потом открыл глаза.

Потом я его обниму,

Прижму.
Он круглый, большой,
Крутой…
И гостю ушедшему
Моему
Мы вместе махнем
Рукой.

Но ведь никто тогда не знал этих стихов. Вы собрали и издали его сборник спустя больше двадцати лет.

Вслух читанное и никем тогда не напечатанное, и только мною запомненное. «Враги…» Вот такой был мальчик. Начался бег из Москвы12. Все поддались этому бегу. Сева оказался в Чистополе.

В Чистополе, видимо, Севе было невмоготу абсолютно. И вот эта немогота, а не патриотический подъем, я в этом уверена, именно немогота заставила его подать заявление идти в армию. Как Цветаеву — в петлю. Вот он в Чистополе написал: