Воевода

Вздох облегчения прошелестел по толпе печенегов, а Куеля задумался. Язык жрицы пронзила сабля, и это, несомненно, указывало на то, что он должен быть очень осторожен в своих разговорах, или на то, что уже сказанное им ранее было неверно, и все, связанное с этими словами, надо немедленно отменить. Мысли спутались в голове князя. Он прокручивал в мозгу все события за последнее время, где ему приходилось что-либо обещать и вести важные беседы, но ничего, кроме переговоров с хазарином, не смог вспомнить. Неужели древнее гадание указывает именно на них, неужели хазарин обманет его или уже обманул? Куеля покосился на невозмутимого посла, сидящего неподалеку со злым и оскорбленным видом. «Если не скрывает своей злобы, значит, никакой пакости против меня еще не задумал», – подумал князь со злорадством и успокоился.

– Ну, князь, потешил, – голос Русаны прервал размышления Куели. – Что у вас тут все танцы такие?

– Сейчас слуги подадут кушанья, – невпопад ответил князь, – и наши красавицы исполнят для вас любовный танец Золотой Луны.

Но Русана совсем не слушала печенега. Она во все глаза смотрела на то, как колдун наступил ногой на грудь раненой жрицы и, подняв высоко над головой острый посох, громко прокричал что-то. Девушка не могла понять чужого языка и не знала, что колдун произносил заклятья, отсылая все несчастья, которые могут случиться после неудачного танца, вместе с намеченной жертвой в мир Тьмы, но она вдруг поняла, что сейчас на ее глазах убьют эту женщину.

– Нет! – закричала она что есть силы пронзительным девичьим голосом. – Не трогайте ее!

Колдун тоже не понял ее слов, но почему-то вдруг остановился, оглянувшись на крик, который, казалось, порвал в клочья напряженную тишину ожидания смерти.

– Князь, князь, спасите ее! – выкрикнула Русана, схватив Куелю за руку.

Печенежский вождь ошалело посмотрел на свою гостью и почувствовал, как в его сердце пьянящим напитком проникает сияющий свет девичьих глаз, разгневанных и умоляющих одновременно. И было в этом взгляде еще нечто такое, что заставляло воина степей, не знающего ни жалости, ни душевной боли, смотреть и смотреть неотрывно в пылающую темно-синюю бездну очей, невольно погружаясь в призрачный мир сладостных грез и мечтаний.

Куеля махнул рукой, и колдун отступил в сторону, но посох в его руке все еще был угрожающе поднят. Вдруг рука его с длинным кривым указательным пальцем вытянулась в сторону девушки, и, словно старый ворон, он прокаркал несколько страшных слов.

Русана вся побледнела, сердце ее сжалось от ужаса. Ей показалось, что старый колдун проклял ее, и теперь она уже горько жалела, что вмешалась в чужой обряд. Но тут совсем рядом прозвучал спокойный голос Куели:

– Пошлите одного из своих воинов, чтобы он дотронулся до жрицы, и тогда колдун сохранит ей жизнь.

– Зачем? – испугалась она.

– Делайте, как говорят, – обозлился князь, стряхивая с себя дурман очаровавших его глаз. – И пусть ваш воин возьмет ее за руку.

Русана беспомощно оглянулась на своих отроков и встретилась взглядом с губастым десятником.

– Сходи, возьми эту женщину за руку, – пролепетала она. – Иначе ее убьют.

– Ну и пусть убьют, – ухмыльнулся десятник.

Но мольба в глазах Русаны сделала свое дело, и парень нехотя подошел и взял жрицу за руку. И едва он это сделал, как раненая открыла глаза, а колдун радостно прокаркал еще несколько страшных слов.

– Что он сказал? – забеспокоилась Русана.

– Ничего особенного, – Куеля сощурил хитрые восточные глазки. – Все несчастья, что несла с собой эта женщина, перешли теперь на твоего воина.

– Боже мой! – всплеснула руками девушка. – Что же теперь будет?

– Сколько себя помню, жрица богини Дан ошибалась только три раза, – невпопад ответил князь. – И это первый раз, когда она не поплатилась за свою ошибку жизнью.