Воевода

Грозный голос, прогремевший вдруг совсем рядом, сверкающий огромный меч и свирепый вид разъяренного Верена заставили дрогнуть кочевников. И вовремя: русских воинов уже сбросили с телег, и они, сбившись в кучу, едва отбивались от наседавших врагов. Еще немного, и участь их была бы решена под печенежскими саблями, но тут они воспрянули духом.

– Русичи, вперед! – закричал один из них.

– Русь! Русь! – откликнулись яростным криком другие.

Горстка израненных людей, почти раздавленная многотонной массой конной лавины, вдруг отчаянно рванулась навстречу безумной ярости огромного существа, образованного из сотни взбешенных животных, стремящихся опрокинуть и растоптать русских воинов, и сотни разящих клинков, посылающих им сотню смертей одновременно. Но меч Верена, ворвавшись в самую середину этого существа, заставил его выть от боли и кричать предсмертными криками, и оно, бессмысленно растеряв свои силы в судорогах испуга, растерянно попятилось, словно забыв, что именно оно должно победить в этой неравной схватке. А русские копья все теснили и теснили печенегов, заставив их отступить за заслон из телег. Но дальше дело не пошло: дрогнувших воинов степей стали подпирать задние ряды, и натиск русских захлебнулся. Еще какое-то время печенеги топтались на месте, отбиваясь от ушкуйников, оставленных в заслоне, но долго так продолжаться не могло: возникшее хрупкое равновесие в любой момент могло быть нарушено, и нетрудно было догадаться, кто при таком численном перевесе должен был, в конце концов, одолеть.

Верен вовремя повернул своего жеребца, потому что, отзываясь на предсмертные крики, конная масса развернула часть своих копейных клинков внутрь, чтобы сжать старшого в смертельных объятьях. Он едва сумел выскочить обратно на печенежский берег, как за ним и скачущим рядом с ним ушкуйником хлестко ударили несколько длинных копий. Но Верен, прекрасно владея мечом и левой рукой, заранее перехватил щит в правую руку, приказав при этом ушкуйнику держаться слева и прикрывать его. Они вдвоем так близко скакали, отбиваясь щитами и разя врагов мечами, словно превратились в одно четырехрукое и четырехглазое существо, неутомимо и щедро рассылающее смерть во все стороны.

Доскакав до печенежского берега, они обернулись и увидели стену копий развернувшейся к ним полусотни кочевников. Не могло быть и речи, чтобы повторить удар, и Верен, окликнув второго ушкуйника, поскакал прочь от брода, надеясь увести часть печенегов за собой. Но когда свет от горящего на берегу бочонка остался позади, он еще раз обернулся и понял, что его обманка не прошла. Притворное бегство было любимой хитростью кочевников, и они на нее не поддавались.

Еще раз развернув коней, Верен вместе с ушкуйником пустили их вскачь и остановились только на границе света и тьмы, недалеко от горящего на берегу бочонка. Бой на переправе все еще шел, но теперь то, что осталось от сотни, не имело прежнего неукротимого напора. Часть упавших в самом начале воинов была потоптана лошадьми. Кто-то был еще жив, кто-то из раненых выбирался на берег, проклиная все на свете и оглашая ночь ужасными стонами. Но и с Вереном не было второго ушкуйника, судьба которого была неизвестна. Неизвестно было также, сколько смогут продержаться защитники брода. Печенегов все еще было много больше, чем русских, и только посеянное в их душах смятение мешало им быстро одержать победу.

– Давай бить через головы, – Верен изготовил лук, – в спины тем, кто стоит как раз против телег.

Вдвоем они стали пускать из темноты стрелы в спины печенегам, ведущим бой с русским заслоном. Слегка приподнятый берег позволял им видеть, как вначале один, потом другой, а следом еще один, печенеги стали падать. И вдруг, то ли сотника их убили, то ли нервы их окончательно сдали, но вся оставшаяся полусотня разом повалила назад, отступая на свой берег.

– Русь идет! Русь! – в ярости кричали избитые и окровавленные ушкуйники, спрыгивая с телег и устремляясь на врага с копьями наперевес.

Остальные воины заслона выхватили луки, и стайка стрел, оторвавшись от пения тетивы, сыпанула по вражеским спинам смертельным дождем. Печенеги откликнулись новыми стонами и предсмертными криками, которые хлестнули по натянутым нервам безжалостной плеткой испуга. Русские стрелы еще раз остервенело клюнули врагов, и печенеги, окончательно дрогнув, бросились на свой берег, ища спасения за щитом темноты. В один миг отступление превратилось в повальное бегство, ибо конница по своей природе склонна покидать поле боя, когда величина опасности превышает силу воинского духа.

Что ж, недостатки часто проистекают из преимуществ, и то, что природа создала лошадь, как существо, убегающее от врагов, всегда будет проявляться в трудные минуты, когда воля всадника сломлена и животный инстинкт берет власть над человеческим духом.