Всё разъяснилось через несколько дней, когда «царик» прислал из Калуги письмо, призывая взбунтовавшееся войско идти к нему на помощь. Вновь весь лагерь пришёл в смятение. Донские казаки, ничего не ведавшие о том, что их атаман вступил в тайный сговор с польскими комиссарами, потребовали, чтобы Заруцкий вёл их в Калугу. Тот начал их отговаривать. Но казаки, ненавидевшие Сигизмунда, не послушались и начали выезжать из лагеря. Рожинский послал следом гусар. Ничего не подозревавшие казаки решили, что те тоже идут к «царику» и подпустили их слишком близко, не приготовившись к бою. В результате в течение нескольких минут две тысячи казаков остались лежать бездыханными, остальные рассыпались кто куда. Часть вернулась к Заруцкому, прося его защиты.
Королевские комиссары вернулись в ставку Сигизмунда с радостным известием, что поляки «Димитрия» вновь готовы служить королю и что влиятельные русские бояре решили также присягнуть ему на верность. Осталось невыполненным лишь одно тайное поручение: попробовать договориться с Шуйским о добровольной сдаче Смоленска. Шуйский, окрылённый победами своего племянника, категорически отказался вступить в какие-либо переговоры и даже пригрозил послам смертью.
Радость по поводу возвращения послов омрачилась внезапной смертью через три дня по возвращении главы посольства Станислава Стадницкого.
В Тушине по-прежнему было неспокойно. Некоторые горячие головы даже стреляли в Рожинского, но были отогнаны бдительной стражей. Большую смуту в умы внесла Марина. Она вела себя в эти дни как сумасшедшая. Надев гусарский костюм, ходила по лагерю, пила вино вместе с польскими и казацкими старшинами, проводила с ними в палатках разгульные ночи, взывая к их мужеству и чести, умоляя идти в новый стан Лжедимитрия.
Маржере вечером как неприкаянный бесцельно бродил по лагерю, прислушиваясь к пьяному ору из палаток и размышляя, куда направиться — к Смоленску, Калуге или Москве. Стадницкий перед отъездом передал ему привет от великого канцлера литовского с напоминанием об их уговоре.
Неожиданно в темноте у палатки, где располагался Заруцкий, он столкнулся с юношей, которого принял по гусарскому костюму за пахолика.
— Осторожней, юнец! — гаркнул он.
— Якоб?
Маржере вгляделся и узнал Марину:
— Государыня? Что вы здесь делаете?
Та расхохоталась, ударив капитана по плечу. Только сейчас Жак обратил внимание на её неестественную весёлость и резкий запах вина.
— Что может делать женщина, особенно такая молодая и красивая, как я, в палатке мужчины?
Жак поразился её цинизму:
— Но вы же не просто женщина...
— Вот именно! И мне нужны союзники, чтобы вернуть себе корону! Я осталась одна, этот мерзавец бежал, даже ничего не сказав. А чем я могу завоевать расположение храбрых воинов?
Она внезапно заплакала и ухватилась за полу плаща капитана.
— Вам плохо?
— Проводите меня во дворец.
«Крепко она верит в своё предназначение, если избу называет дворцом», — усмехнулся про себя Маржере, однако послушно пошёл рядом. Какое-то время они молчали. Марина что-то обдумывала, наконец решилась сказать:
— Вы были всегда расположены ко мне, Якоб. Поэтому буду с вами откровенна: я решилась бежать.
— Когда?
— Сегодня ночью!
— С кем?
— Одна, с двумя служанками. Чем незаметнее, тем надёжнее.
— Справедливо, — согласился капитан.
— Я хочу вас просить о помощи. Вас хорошо все знают и выпустят беспрепятственно.
— Каким образом? Что я скажу о причине моего отъезда?
— А ничего! Сделаем так: я одену своих горничных как русских шлюх, и мы с вами вроде будем их сопровождать до Москвы.
— Что, пожалуй, сойдёт! — усмехнулся капитан. — Действительно, не в санях же с навозом вам ехать.
— Идите за лошадьми! — повелительно сказала Марина. — И не бойтесь, я вас надолго не задержу, сразу за воротами мы попрощаемся.
— Я вообще редко чего боюсь! А тем более прогулки с таким очаровательным пахоликом.
— Не обижайтесь! Я вас жду.
Они действительно беспрепятственно выехали из лагеря под шутки пьяных стражников. Остановились, чтобы попрощаться.
— Как вы дальше поедете одна?
— Утром меня нагонят пять сотен казаков Заруцкого. Они идут к Дмитрову, на помощь Сапеге. А если и будет погоня, то по Калужской дороге.
— Но Сапега, я слыхал, ищет королевских милостей?
— Мои милости он ценит выше! — рассмеялась Марина. — Он любит меня с того момента, как увидел в Тушине. Так что никуда от меня не денется. Может, и вы с нами?
Маржере отрицательно покачал головой:
— У меня свои дела.
— Прощайте, прекрасный рыцарь!
Она, привстав на стременах, чмокнула капитана в щёку и ударила коня нагайкой.