Воевода

Жолкевский окружил русскую крепость со всех сторон небольшими острожками и надолбами, однако Валуев успел послать несколько гонцов к Шуйскому с сообщением о подходе польских войск и с просьбой срочной помощи: продовольственных запасов он не имел.

Гонцы прибыли в стан русско-шведского войска, расположенный невдалеке от Можайска, когда там разразился очередной скандал по поводу уплаты жалованья иностранным воякам. Накануне из Москвы прибыл большой обоз с мехами и тканями, присланный Шуйским в счёт жалованья. Царская казна давно была пуста: чтобы убедить иностранных легионеров двинуться от Москвы к Смоленску, государь был вынужден пустить в переплавку посуду, цепи и другие украшения из золота и серебра.

Легионеры потребовали немедленного раздела присланного имущества, однако командиры рот подали для расчёта списки своих солдат, включающие погибших и дезертировавших. Де Ла-Гарди потребовал новых списков, соответствующих реальному составу. Кроме того, он вообще не спешил, справедливо полагая, что после сражения с поляками ряды его полков ещё поредеют и соответственно доля каждого из живых изрядно увеличится.

Солдаты было возмутились. Часть англичан из отряда Горна пытались перебежать к неприятелю, но были пойманы и повешены. Произошли волнения в кинкгольмской коннице, де Ла-Гарди предал зачинщика воинской казни. Войско удалось утихомирить, но боеспособность его резко упала. Никому из легионеров не хотелось погибать за царя, который так плохо платит.

Об этом узнал Жолкевский от перебежчиков, которым удалось уйти от погони. Узнав, что в отряде Горна изрядное количество французов, Маржере предложил отправить им письмо. Гетман согласился и написал к ним следующее обращение на латинском языке:

«Между нашими народами не было вражды. Короли наши жили и до сих пор живут в дружбе. Хорошо ли это, что вы, не будучи от нас ничем не оскорблены, помогаете прирождённым нашим врагам москвитянам? Хотите быть нашими друзьями или врагами? Выбирайте. Мы же и на то, и на другое готовы. Прощайте».

Маржере послал с письмом своего оруженосца, ловкого малого из Гаскони, который заменил ему погибшего Вильгельма. Увы, обычная ловкость гасконцу изменила, он был схвачен и доставлен Горну, который приказал его повесить.

В ночь на 24 июня в шалаше Дмитрия Шуйского шёл весёлый пир — чествовали иноземных военачальников. Подвыпивший де Ла-Гарди хвастался:

— Я был в плену у Жолкевского. Он мне подарил кунью шубу; теперь, когда я возьму его в плен, то подарю соболью.

В эти часы немногочисленные польские хоругви скрытно двигались по болотистой лесной дороге к Клушину, где расположились царские войска. Старый полководец пренебрёг советами осторожных приближённых избегать генерального сражения. Чтобы обеспечить внезапность удара, гетман передал приказ о выступлении лишь вечером, за два часа до начала похода.

В последний момент, как Жолкевский и предвидел, к нему присоединились и роты тушинцев под командой Александра Зборовского.

Под утро они вышли в поле, где находился лагерь сторонников Шуйского. Перед ними находились две деревни, за ними плетень через всё поле, за которым укрывались русские стрельцы и иноземные мушкетёры. Войска де Ла-Гарди расположились слева, справа — ратники Шуйского. Против легионеров Жолкевский направил конников и пехоту Николая Струся, за ним следом шёл в резерве собственный полк гетмана, которым командовал князь Януш Корецкий. В этом полку находился и Жак де Маржере, пожелавший вновь напомнить о своём воинском умении и отваге.

Против войск Шуйского выступили гусары Александра Зборовского, имевшие опыт боев с русскими. За ним следовали пехотинцы Людовика Вайера и кавалерия Мартина Козановского.

В болоте застряли оба фальконета[95], взятые Жолкевским для марш-броска. Однако гетман решил не терять времени и дал сигнал к атаке. Среди ночи пронзительно завыли боевые трубы и заухали барабаны. Одновременно вспыхнули избы в обеих деревнях, подожжённые по приказу Жолкевского: он опасался, что вражеские стрелки воспользуются ими как прикрытием.

В противоположном лагере начался переполох. Воины, выскакивавшие из шалашей, как потом утверждали польские гусары, кричали:

— Седлай портки, давай коня!

Впрочем, русские и шведы быстро оправились от внезапной атаки, метким прицельным огнём из-за плетня они поражали кавалеристов, мчащихся на них. Поляки откатывались и снова бросались в атаку. Бой продолжался несколько часов, стрелки выдержали десять атак.

Жолкевский, наблюдая за боем с пригорка, поднял руки к небу и молил Бога о победе. Всадники Александра Зборовского смяли русскую конницу, те соответственно потеснили свою пехоту. Дмитрий Шуйский с пятью тысячами ратников укрылся в острожке.

Перелом в битве произошёл, когда подошёл гетманский полк, с ними были и вытащенные из болота два фальконета. Пушечные ядра повалили плетень, дав возможность пехотинцам Струся пойти вперёд и смять конницу де Ла-Гарди. Иностранные легионеры, бросая оружие, сдавались сначала единицами, а затем уже стали переходить целыми ротами во главе со своими офицерами.