Де Ла-Гарди и Горн, оставшись лишь с собственно шведскими солдатами, отошли в лес. Тем временем поляки и перешедшие на их сторону легионеры бросились грабить телеги с мехами и тканями. Дмитрий Шуйский, увидев, что шведы отступили в лес, тоже покинул острожек, бросил всё своё имущество и с оставшимися воинами ударился в бега. Часть польского воинства, не успевшая заняться грабежом, кинулась в погоню. Дмитрий Шуйский мчался через лес столь безудержно, что загнал своего скакуна. На следующее утро жители Можайска стали свидетелями комического зрелища: по улицам верхом трусил толстый боярин с длинной бородой, как и полагается по чину, в просторной бобровой шубе, но без шапки, демонстрируя бритую голову, с выпученными от страха глазами и... босиком. Но наибольший смех вызвал скакун боярина — это был сивый деревенский мерин, настолько низкорослый, что боярин пятками почти касался земли, и настолько худой, что на поворотах его шатало под могучим всадником.
Де Ла-Гарди и Горн, ограбленные собственными солдатами, стремительно уходили к Торжку, дав слово Жолкевскому никогда более не воевать с поляками. Григорий Валуев, по настоятельному совету Михайлы Салтыкова, целовал крест королевичу Владиславу и со всем своим пятитысячным отрядом вошёл в состав войска польского. К королю были отправлены в качестве трофеев знамя Дмитрия Шуйского белого цвета с чёрным двуглавым орлом, его карета, шатёр, сабля и булава.
Дорога на Москву была открыта.
Будто вороны, вновь закружились над Москвою вороги. Услышав, что царского войска не существует более, Лжедимитрий беспрепятственно пошёл к столице, утвердившись на этот раз в селе Коломенском. Его войско возглавлял Григорий Шаховской, блещущий не столько воинскими способностями, сколько преданностью. Сюда же пришёл и Ян Сапега, которому «царик» отвалил за будущую службу сто тысяч рублей. Иван Заруцкий, который до того ушёл было к Жолкевскому, обидевшись, что гетман назначил командующим русским вспомогательным воинством не его, а Ивана Салтыкова, вернулся вновь в стан самозванца, тем более что в Коломенское прибыла и сама царица. Правда, вскоре в целях безопасности Марину с её придворными дамами укрыли в монастыре Николы на Угреше, поскольку московские бояре требовали её выдачи королю.
В подмосковных городах зашмыгали лазутчики «вора», прельщая народ службой самозванцу. Князь Дмитрий Пожарский с тревогой получил сообщение, что вновь предались «вору» Кашира и Коломна. Однажды утром зашумели и зарайские посадские люди, соединившись с окрестными крестьянами и детьми боярскими. Пожарский немедля захлопнул крепкие ворота кремля. Зарайцы вызвали воеводу на разговор.
Он выехал к ним, надев на всякий случай панцирь и шлем, в сопровождении десятка вооружённых слуг.
— Что надобно, люди добрые? — спросил усмешливо.
— Всем городом хотим передаться государю Димитрию Ивановичу! — выкрикнули из толпы. — Вон уже и коломенцы, и каширяне крест ему целовали. А то как возьмут Москву, нас не помилует. А тебе голову снесёт первому.
— Это же какому такому Димитрию Ивановичу? — дурачился князь. — Был один, так его убили четыре года назад, а тот, что сейчас в Калуге, — вор и самозванец!
— Не в Калуге он, а уже в Коломенском!
Пожарский пристально вгляделся в крикуна.
— Эге-ге, видать, птица залётная! Не вор ли тебя прислал честных людей мутить?
— А хотя бы и так! — дерзко ответил тот. — Попробуй, тронь!
Пожарский двинул коня и крутанул нагайкой, и лазутчик поспешно спрятался за широкие плечи посадских.
— Эй, крикун, передай своему господину, что в роду Пожарских предателей и перелётов не бывало. Я присягал Шуйскому, ему и служить буду. И вам, люди добрые, советую — расходитесь по домам.
— А ежели мы тебя силой заставим? Вон в Кашире князь Григорий Ромодановский тоже не хотел подчиняться, а как пригрозили убить, враз согласился!
— Меня не испугаешь! — сурово ответил князь. — Убить — руки коротки! Такую крепость вам не взять штурмом, а измором — тем более. Ведь все свои припасы всё же сами в кремль стащили. Куда теперь денетесь?
Мужики зачесали в затылках.
— Ну, ты и хитёр, Дмитрий Михалыч!