Воевода

   — Вот поэтому мы так и спешим. Велено немедля в Москву доставить самых больших бояр — Мстиславского да Василия Шуйского, чтоб присягнули новому царю.

   — А кто же на войске останется?

   — Вот едут новые военачальники! — кивнул всадник вслед рыдванам. — Главным воеводой назначен князь Михайло Петрович Катырев и вторым воеводой к нему Пётр Фёдорович Басманов.

   — Этот хоть воевать умеет! — кивнул Пожарский. — В Новгороде-Северском знатно отличился.

«А в полках бояре и воеводы были по новой росписи.

В большом полку князь Михайло Петрович Катырев да Пётр Фёдорович Басманов.

В правой руке князь Василий Васильевич Голицын да князь Михайло Фёдорович Кашин.

В передовом полку Иван Иванович Годунов да Михайло Глебович Салтыков.

В сторожевом полку князь Ондрей Петрович Телятевский да князь Михаила Самсонович Туренин.

В левой руке Замятая Иванович Сабуров да князь Лука Осипович Щербатый».

Разрядная книга[68].

На следующий день полки приводили к присяге. Один за другим подходили воины к кресту, который держал Новгородский митрополит Исидор, и, преклонив колено, целовали его на верность новому царю. Однако в людской сумятице кое-кто из дворян уклонился от крестоцелования. Во всяком случае, когда Дмитрий Пожарский отошёл в сторону после благословения митрополита, он увидел в толпе хитрые глаза Прокопия Ляпунова. Тот шепнул:

   — А я не целовал крест!

   — Как же так?

   — А вот так! Надо зело подумать, кому присягать — этому царевичу, отродью дочери Малюты Скуратова, или тому, что по всем статьям и родовитей, и законнее.

   — Никак, в крамолу ударился? — сурово сказал Пожарский.

   — Тише ты, Дмитрий! — воровато оглянувшись, сказал Ляпунов. — Не забывай, вокруг лазутчики Петьки Басманова шастают. Думаешь, зачем его Сенька Годунов сюда поставил? Чтоб был оком государевым. Да не рассчитал немного: обиделся Петька, что не его главным воеводой сделали. Так что дай время, будет и он на нашей стороне!

   — На вашей? И сколько же вас?

   — Тише! — снова предупредил Ляпунов. — Если хочешь знать, приходи к вечеру к шалашам, где рязанцы да каширяне ночуют.

Дмитрий покачал головой:

   — Нет, не приду. Негоже Пожарскому в смуту лезть.

   — Эх ты. Ну и оставайся со своей саблей. Так и будешь до конца жизни в захудалых ходить, — бросил зло Ляпунов и скрылся в толпе.

А Пожарский, оставшись на площади, пристально вглядывался в лица воевод, стоявших рядом с Исидором, и размышлял: «Неужто и среди них есть заговорщики? Иван Годунов, Андрей Телятевский, зять Семёна Годунова, да, пожалуй, Михайло Салтыков — эти, конечно, будут преданы царю Фёдору до конца. А остальные?»

Вот стоят рядом два статных красавца — Василий Голицын[69] и Пётр Басманов. Первый — из рода Гедиминовичей, по знатности превосходит даже Мстиславского, главу боярской, думы. Однако Борис Годунов, ещё будучи правителем при Фёдоре Иоанновиче, поставил Голицыных ниже Шуйских и Трубецких, чтобы убрать их из числа претендентов на царский трон. Василию Голицыну есть за что не любить покойного Бориса и его воцарившегося сына. Такой навряд положит свой живот за новую династию.

А Пётр Басманов? До начала войны славился по Москве как первый щёголь. Он и сейчас одет наряднее всех. Червлёная муаровая шуба распахнута на груди, чтоб был виден позолоченный панцирь, подарок Бориса за ратные подвиги. Что и говорить, был обласкан покойным сверх всякой меры. Должен служить Годуновым верой и правдой. Однако злые языки уверяют, будто, когда Борис сказал, что готов выполнить любое его желание, Петька бил челом, чтоб разрешил ему царь жениться на Ксении, первой невесте государства. Однако царь не согласился, сославшись на то, что обещал Ксению в жёны престарелому Мстиславскому. А скорее побоялся такого союзника для своего Фёдора: ведь царскому зятю до яблока державного рукой подать. Не подал виду Петька, что обиделся, однако злобу наверняка затаил. И ещё, сейчас рядом с Фёдором его главный советчик — царица Мария. А Басманов не забыл, что род его пришёл в запустение по наветам её отца Малюты Скуратова. Лучшего друга царя Ивана, Алексея Басманова, зарезал по его приказанию родной сын, отец Петра, Фёдор, которого потом Малюта собственноручно задушил в тюрьме. Так есть ли у этого щёголя причина так любить нового царя, чтобы жизнь за него отдать?

И снова Пожарский почувствовал сердечную смуту. Увидав на обочине своего стремянного, пошёл к нему, не без труда (левая рука ещё побаливала) взобрался на коня и помчался в сторону от толпы куда глаза глядят.