Воевода

Тем временем Прокопий Ляпунов с отрядом достиг крепости под приветственные крики казаков.

«Значит, заранее сговорились», — догадался Пожарский.

На какое-то время всадники смешались в одну кучу, потом прошло разделение: рязанцы, выстроившись в колонну, въехали в крепость, казаки же, напротив, направились вскачь к мосту.

К шатру, где находился главный воевода Катырев-Ростовский, возвращались посланные им связные с нерадостными вестями:

   — Полк правой руки весь присягнул Димитрию!

   — А где Голицын? — хрипло спросил воевода, впиваясь глазами в связного. Он уже никому не верил. — Ты его видел?

   — Нет, говорят, что его повязали, чтобы головой выдать Димитрию!

В шатёр ворвался другой связной:

   — Передовой полк уходит к царевичу. Ивана Годунова повязали, а Михайла Салтыков крест целовал при народе, деи, будет служить Димитрию верой и правдой.

Примчался гонец от Замятии Сабурова:

   — В полку левой руки шаткость, кто к царевичу идти хочет, а кто уже бежит к Москве...

Тысяча иностранных всадников, выстроившись по сотням, сохраняла относительное спокойствие. Солдаты лишь вопросительно поглядывали на своих капитанов, расположившихся на противоположных флангах, Жака де Маржере и Вальтера фон Розена, ожидая каких-либо приказаний. Но те медлили, пытаясь разобраться в обстановке.

К строю иноземцев подскакал всадник, пряча что-то под плащом.

   — Где ваш капитан? — спросил отрывисто.

   — Вот он, — указали ландскнехты на Розена.

Гонец молча протянул Розену шишак.

   — Что это? — удивился Розен.

   — Шишак Басманова. Знак, значит! — в свою очередь ничего не понял посланец. — Как договорились.

   — Зачем мне нужен русский железный шапка! — побагровел Розен. — У меня есть свой каска!

Маржере, услышав шум, приблизился и внимательно осмотрел шишак, к его острию действительно был прикреплён значок второго воеводы.

   — А где сам Басманов?

   — Там, — показал гонец место, где находился полк правой руки. — Вместе с князем Голицыным.

   — Что требуется от нас?

   — Присягнуть Димитрию и идти на сближение с Басмановым.

   — Ясно! — кивнул Маржере.

Розен заволновался:

   — В чём дело, капитан? Чего от нас ждут?

   — Спокойно, Вальтер! Всё будет хорошо, ты сейчас увидишь! — Маржере знал, как разговаривать со своими однополчанами.

Он выехал перед строем и зычно крикнул:

   — Солдаты! Нас ждут там, — он указал на лагерь мятежников, — россыпи золота, вино и женщины. А главное — конец войне. Скоро мы будем снова в Москве, в своих уютных домиках. Новый царь Димитрий распростёр над нами свою благосклонность. Да здравствует царь Димитрий!

   — Да здравствует царь Димитрий! — во все глотки заорали ландскнехты, почувствовав запах наживы.

По команде Маржере иноземцы строем двинулись к позициям мятежников. Никто и не пытался их остановить.

Тем временем казаки, миновав мост, развернулись лавой и бросились на тот отряд сторожевого полка, что недавно преследовал рязанцев. Хотя казаков было раз в шесть-семь меньше, чем царских солдат, однако ярость, копившаяся в сидевших в крепости столько месяцев, была так велика, что противник побежал, практически не сопротивляясь.

С остатком телохранителей к шатру главного воеводы подскакал в растерзанной одежде Андрей Телятевский.

   — Надо уходить, князь! — крикнул он Катыреву. — Пока хоть часть войска цела.

Катырев взобрался на коня и дал команду к отходу. Под его знаменем осталась едва ли десятая часть войска.

   — Через три дня пути, убедившись, что никто их не преследует, Катырев дал команду распустить войско.

«И украинских городов дворяне и дети боярские резанцы, туленя, каширеня, олексинцы и всех украинных городов, удумав и сослався с крамчаны, вору Ростриге крест втайне целовали и воевод на съезде переимали, и вся рать от того смутилася и крест Ростриге поцеловали, и восход х крестному целованью привели, и по городам писали, чтоб крест целовали царю Димитрию.

И в Путивль к Ростриге, что назвался царевичем Димитрием, послали ото всей рати князя Ивана Васильевича Голицына и дворян, и столинков, и всяких чинов людей. А бояре и воеводы и вся рать учали дожидатца Ростриги под Кромами. А стрельцов и казаков, приветчи х крестному целованью, отпустили по городам, и от того в городах учинись большая смута.