Воевода

   — Глянь! — удивлённо сказал он Надее. — Богдан Бельский! Живой! И снова бороду отрастил!

Бельский кричал с возвышения с надрывом:

   — Перед кончиной Иоанн Васильевич поручил мне, его верному слуге, попечительствовать над его детьми — Фёдором и Димитрием. И когда Годунов замыслил убить угличского царевича, я спас его вот на этой груди! — Он шумно ударил себя в грудь, прикрытую кольчугой.

   — Пусть Шуйский скажет! Он же вёл тогда следствие! — выкрикнул кто-то из толпы.

Рядом с Бельским встал на возвышении узкоплечий сутулый старик в горлатной шапке. «Василий Иванович Шуйский!» — прошелестело по толпе. Шуйский поклонился и дребезжащим козлиным голосом закричал:

   — Истину говорит Богдан! По ошибке люди Борискины зарезали сына поповича, что играл с царевичем. А царевича укрыли верные люди и прятали до поры до времени. Я боялся тогда мести Бориса, потому и подтвердил, будто царевича зарезали. Жив он и идёт к нам.

Шуйский в подтверждение слов размашисто перекрестился в сторону Покровского храма. Толпа взревела:

   — Вон тело Бориса из Архангельского собора! Не достоин находиться в усыпальнице царской! Вон!

Новый взрыв волной раздался у Фроловских ворот. Оказывается, посланные раньше люди уже тащили гроб Бориса.

   — Куда его? Собаке собачья смерть! — кричала возбуждённо голь.

   — Давайте его в Варсонофьевский монастырь! — отвечали более солидные люди. — Всё-таки был помазанником Божьим.

Гроб в обычной деревенской телеге, подпрыгивая на рытвинах, направился к Никольской улице, за ним устремилась толпа.

   — Скорей в Кремль! — скомандовал Пожарский, воспользовавшись всеобщей сумятицей.

На мосту при въезде в Кремль их остановили пьяные казаки.

   — Кто такие? — спросили они, загораживая вход пиками.

   — Свои! — ответил Надея. — Люди Бельского.

   — Ах, от Бельского! Тогда можно! — смягчился начальник караула, неожиданно обнаружив в своей руке серебряный рубль.

Царский двор также носил следы разграбления: двери и окна были выломаны, везде валялась всевозможная утварь. Он был зловеще пуст. Дмитрий подъехал ко дворцу царевны. Никто его не встретил. Спешившись, он вошёл в хоромы. Нигде никого. Содрана обивка со стен, поломаны лавки. На полу видны следы крови. «Неужели опоздал?» — горько подумал князь, однако прошёл дальше, на задний двор, а оттуда в сад. Прислушался, может, почудилось? Нет, из глубины сада, где находилась беседка, раздавалось тихое всхлипывание. Пожарский бросился туда:

   — Матушка!

Это действительно была княгиня, забившаяся в дальний угол.

   — Сынок! — со стоном проговорила она. — Какой ужас! Ксения...

   — Потом, потом расскажешь, — пробормотал князь, беря её на руки и усаживая на свою лошадь, сам сел сзади, бережно её поддерживая.

У ворот — снова пьяные казаки.

   — Глянь, какой проворный! — загоготал один из них. — А мы бегали, баб искали...

Пожарского вовремя оттеснил своим конём Надея. Снова сунув рубль, строго сказал:

   — Открой зенки! Это же старуха! На богомолье едет.

Казак смущённо что-то забормотал, и отряд поспешно миновал караул. На Сретенке ещё бурлила толпа, идущая к Варсонофьевскому монастырю, пришлось её объехать. Наконец за Сретенскими воротами усадьба Пожарских. Стремянный Никита забарабанил что было силы в крепко запертые ворота. Наконец раздался дрожащий голос ключника:

   — Кто там? Хозяев дома нету!

   — Открывай, старик, это я! — подал звучный голос Пожарский.

   — Князюшка! — аж всхлипнул ключник. — Наконец-то! Мы тут такого страху натерпелись! Вчера грабить приходили. Спасибо твои посадские в обиду не дали. Говорят: «Наш князь хороший, справедливый. Его обижать без надобности!»

Князь бережно внёс мать в горницу, усадил на лавку. По его знаку княгине принесли мёду. Сделав несколько глотков, она горько расплакалась.

   — Ну, полно, полно. Расскажи мне всё по порядку, — попросил её Дмитрий.

...Наутро дворец проснулся от криков на Красной площади.

Царица Мария Григорьевна послала проведать, что случилось, дворцовых слуг.

Те скоро вернулись в страхе. На Лобном месте читают письмо самозванца два его посланца — Гаврила Пушкин и Наум Плещеев. На этот раз послы появились не одни — с ними большой отряд казаков во главе с Андреем Корелой да ещё мужичье из села Красного. Они сбили стрелецкую стражу на воротах и в окружении московского «чёрного» люда привалили на Красную площадь.

Царица послала к народу с увещеванием начальных бояр Мстиславского и Шуйских, а также думного дьяка Афанасия Власьева. Однако те говорили вяло, вроде бы и не веря, что Димитрий — самозванец. Пока шли споры между посланцами Димитрия и боярами, казаки не зевали. Разбив замки на железных дверях Разбойного приказа, они освободили всех заключённых, в том числе и поляков.

После этого возбуждённая толпа ворвалась в Кремль и стала громить царский дворец...

Здесь княгиня заплакала навзрыд.

— Успокойся, матушка. Всё позади!