Воевода

Маржере, делая вид, что слушает болтовню женщины, тревожно думал: неужели купца схватили? Хотя Масса — такой осторожный и ловкий малый. Он было повернулся, чтобы уйти, как едва не столкнулся с вбежавшим в лавку запыхавшимся толстяком.

   — Прошу извинить меня, господин полковник! Такая клиентура привередливая пошла. То не этак, то не так! Клара, приготовь бутылочку вина для нашего высокого покровителя! Мы пройдём в заднюю комнату, а ты побудь здесь!

Видно было, что важные вести буквально переполняют негоцианта, и он за руку потащил Маржере к двери, ведущей на семейную половину. Плюхнувшись за стол и сделав жадный глоток из венецианского бокала, он испуганно уставился на Маржере, причитая:

   — Что будет, что будет!

Тот неторопливо цедил вино из своего кубка, бесстрастно глядя на взволнованное лицо собеседника.

   — Хорошо, что я сам пришёл сюда. Представляю, какой переполох ты бы учинил, если бы появился в казарме с таким лицом!

   — Заговор, боярский заговор! — выпалил Исаак.

   — Я знаю, — столь же бесстрастно заметил Маржере. — Кто во главе?

   — Шуйский, Голицын и Татищев. Я их застал всех вместе! Они очень обрадовались поддержке Сигизмунда...

   — Это Гонсевский тебе сказал? — быстро спросил француз. — Так я и знал. Сегодня на приёме он вёл себя вызывающе, будто вёл дело к войне... Что он ещё велел передать боярам?

   — Что постарается, чтоб поляков не было, когда заговорщики придут в Кремль. Но ещё больше их обрадовало, что не будет твоих алебардщиков...

Маржере вскочил как выпрямленная пружина:

   — Гонсевский выжил из ума! Я за Димитрия их всех уничтожу.

Масса опустил голову и печально вздохнул.

   — Что ты вздыхаешь?

   — Гонсевский предвидел и это. Он сказал: «Передай Маржере, что царь будет знать о его службе Сапеге!»

   — Димитрий не поверит. Он меня любит!

   — Гонсевский сказал, что у него есть твои письма. Те, что я отвозил в Литву.

Полковник плюхнулся, загремев шпагой, на лавку.

   — Это ловушка. Что же мне делать?

   — Хочешь дружеский совет? Тебе надо заболеть в этот день.

   — Они же его убьют!

   — Голицын сказал, что, если Димитрий докажет, что он действительно царский сын, ни единого волоса не упадёт с его головы. А если самозванец, отправят в монастырь.

   — Ты не веришь, что он подлинный сын Ивана Жестокого? — воззрился на купца Маржере.

   — Не только не верю, а точно знаю, — хитро улыбнулся Исаак.

   — Каким образом?

   — Вот на этом самом месте сидел недавно Басманов.

   — Ну и что?

   — Он любезно согласился попробовать нового заморского вина. Крепче водки. Ром называется. Так вот, когда Басманов выпил изрядно, то начал меня было выспрашивать, нет ли каких слухов среди купцов о царе-батюшке. Я так осторожненько сказал, будто действительно ходят разговоры среди приезжих о самозванстве Димитрия. И он вдруг говорит, что Димитрий не тот, за кого себя выдаёт. Но он наш государь, и мы все обязаны ему служить! Вот так-то!

   — Может, он хотел тебя проверить? Басманов хитёр! — возразил Маржере. — А я верю, что он царевич.

   — Почему?

   — Я много повидал государей разных. У Димитрия властвовать — в крови. Так не может себя вести простой смертный.

   — Значит, твоему Димитрию ничто не угрожает?

   — Не верю я в клятвы бояр! — усомнился Маржере.

   — А куда им деваться? — горячо заспорил Исаак. — Ведь они все присягали ему. Что они народу скажут?

   — Они и Фёдору присягали. Тот же Голицын, который потом был среди его убийц.

   — Среди заговорщиков не только Голицын. Есть и благородные люди, что не позволят...

Маржере с сомнением продолжал качать головой, затем поднёс бокал ко рту, дрожащая рука выбила на зубах стеклянную дробь.

   — Когда?

   — В свадебную ночь. Хотя у них не всё готово. Они ведут переговоры с новгородским войском. Воеводы Катырев и Бельский, недруги Димитрия, позаботились, чтоб в ополчение попали им недовольные. Шуйский тайно поехал к новгородцам. Они должны будут в ночь заговора поменять все стрелецкие посты на всех воротах города и Кремля.

...Их императорские величества тем временем в беззаботном веселии готовились к свадьбе.

Нетерпение заставило Димитрия сделать ещё одну непоправимую ошибку: свадьбу он назначил на четверг, накануне Николина дня. Бояре, обычно строптивые, на этот раз смолчали. Не к добру! Зато новгородцы по их навету уверились точно: на троне — антихрист!

Затемно, при свете литых свечей, которые несли сто московских слуг, Марину перевезли в царские чертоги, а в час дня по всей Москве затрезвонили колокола. Широко распахнулись тяжёлые железные двустворчатые двери Фроловских ворот. Однако стрельцы пропускали с выбором: только именитых бояр и дворян, польских панов со слугами да нарядно одетых купцов. Простой люд, тоже принарядившийся, толпился на Красной площади, питаясь слухами.

   — Слышь, сначала повели царя и царицу в Грановитую палату.

   — А почему не в храм?

   — Отец Фёдор, духовник царский, должен благословить корону царицы и бармы.

   — А потом?

   — Патриарх с митрополитами отнесёт их в Успенский собор, где будет венчание...

Из Кремля донеслись пронзительные звуки труб и удары в барабаны.

Толпа заволновалась:

   — Идут, идут!