Воевода

Когда орда оставила Козельск, из каких-то щелей, ям выбрались сотни три горожан и тоже ушли, как смогли, из города, боясь сгореть в огне пожара, который набирал силу и пожирал одно за другим строения, возникающие на его пути. Печальные козельчане бежали к тому месту, где ордынцы расправились с прихожанами. На дороге и близ неё они увидели не меньше сотни заколотых, зарубленных, убитых кистенями старых козельских богомольцев. Всё это были почтенные мужчины и женщины, и ни одного молодого лица. Таким была уготована иная, не менее жестокая судьба рабов, невольников.

Козельчане ещё бродили вокруг убитых сородичей, отыскивая родных и близких, когда на дороге со стороны Калуги появились два всадника. Это наконец-то добрались до Козельска Адашев и Пономарь. Они ещё издали, когда увидели полыхающий город, поняли, какая злая участь постигла его жителей.

— Как сердце моё вещало, так всё и случилось! — выдохнул Даниил и помчался вперёд.

Иван догнал Даниила, они вместе подъехали к горожанам, бродившим среди убитых, и замерли. Потом Даниил спрыгнул с Ласточки и тоже стал ходить между павшими. И вдруг он заметил знакомое лицо. Не было сомнений, это лежала, распростёршись на земле, мать Катерины — Авдотья. Даниил склонился над ней и закрыл ей глаза. Встал и в предчувствии ужасной потери принялся осматривать других убитых. Он молил Бога, чтобы среди них не оказалось Катерины. Он с тревогой спросил смотревших на него старух и стариков, пришедших из города:

— А где священник Питирим? Почему матушка Авдотья одна? Может, он жив? А где их дети?

Ни на один из вопросов Даниила никто не ответил.

— Господи, вы что, онемели? — крикнул он.

— Мы ничего не знаем, — наконец сказал пожилой мужчина. И добавил: — Своих вот ищем.

— А где же войско? Почему ратников не видно?

И снова ответил тот же пожилой мужчина:

— Князь Пётр Одоевский увёл рать два дня назад. Сказывают, на засеки под Лихвин.

Ничего не понимая, Даниил ещё раз осмотрел живых и павших горожан. Потом оглядел округу и увидел лежащего на лугу человека. Оставив коня Ивану, он пошёл на луг и, ещё не дойдя до Питирима, понял, что перед ним убитый батюшка Кати. Стиснув кулаки и сделав ещё несколько шагов, Даниил опустился на колени и замер. Лицо отца Питирима было спокойное и гордое. Застекленевшие глаза не испытали страха. Они были прищурены, словно всматривались куда-то вдаль. В руке он держал посох. Удар саблей, как и матушке Авдотье, был нанесён в сердце и, как догадался Даниил, уже поверженному на землю. Он увидел на луговице конские следы и отпечаток тела, которое тянули на аркане. «Господи, как же всё случилось? Где воины? Почему ушли на засеки к Лихвину?» — мучил себя вопросами Даниил. Он закрыл отцу Питириму глаза, встал и пошёл на дорогу. И только тут до его сознания дошло, что он ни разу не подумал о своей невесте. Не помня себя, он закричал и побежал к городу.

— Катюша, где ты? Катюша, отзовись! Ради Бога дай о себе знать!

В воротах Даниила остановил уже усыхающий дед. Седые волосы его были опалены, воспалённые глаза слезились. Заскорузлой рукой он вытер их и сказал Даниилу:

— Тщетно ищешь молодых, сынок.

— Но, дедушка, ты знал дочь священника Питирима?

— Услужителем я был у него, всех знал.

— Так где она? Где две сестрёнки, братик?

— Вместе мы в храме молились, а потом татарва налетела. Я в захорон уполз, а отец Питирим повёл прихожан. Вон на дороге их и остановили. Старых побили, молодых в полон угнали… И Питирима с матушкой убили…

Даниил ещё слушал деда, но в груди его боль сливалась с гневом, породила жажду немедленно мчать за ордой и спасти, спасти во что бы то ни стало свою невесту, которую многие годы любил тайно и явно. Он вспомнил, как она рвалась остаться в Москве. «Господи, если бы не этот пожар, разве я дал бы ей уехать! Все напасти одна к одной. И я в том виноват, что Катюша исчезла», — казнил себя Даниил, медленно возвращаясь к Ивану, который стоял всё там же среди опечаленных, убитых горем горожан. Подойдя к Пономарю, он сказал:

— Ванюша, ты волен выбирать свою судьбу. Я отдам тебе грамоту, сам подамся следом за ордой.

— С чего бы это, Данилушка, одному лететь?

— Там моя невеста. Я должен её вызволить.

— Не тешь себя надеждой. Тебе и до Крыма не догнать орду. А ежели и догонишь, что ты можешь сделать один и даже мы вдвоём? Только головы сложим. И это лучшее, ежели в полон не угодим.

— Ладно, Ваня, держи грамоту, а я своё решил. — И Даниил полез было под кафтан.

Иван железной хваткой вцепился в руку Даниила и твердо, как равный равному, сказал:

— Мы с тобой не вольны в тех деяниях. Вот как вручим грамоту князю Одоевскому, да даст он нам волю, тогда и пойдём хоть на край света. А пока не нарушай крестного целования, Данилша! Не нарушай!

— Но ведь её в неволю уводят! В неволю! — Глаза Даниила сверкали гневом и слезились. Иван не знал, что делать, стиснутый железными доводами побратима.