Воевода

         Мудрый старец, Белый дед,
         Сердце – маленькая печка,
         Сколько зим да сколько лет
         Люд её теплом согрет…
         Ан мелеет жизни речка,
         Белый дед – в окошке свет
         Нынче кожа да скелет…

         Привели. Перекрестился.

         В свете жиденьком лампад
         На колени опустился
         И, уставив тусклый взгляд
         В этот умственный разлад,
         Долго слушал бормотанье,
         Вздохи, всхлипы да стенанья.

         Уж в окошке рассвело,

         Дед, сложив ей на чело
         Свои высохшие длани,
         Тихо молвил: «Спи, Еланья».
         Кукла пару раз моргнула,
         Веки синие сомкнула
         И притихла. И уснула.

         Кончилась дурная ночь,

         Потянулась челядь прочь.
         Слуги, что у стен стояли
         Да топтались на пороге,
         Старца подняли на ноги,
         Кукле руки развязали
         С сундука, кряхтя, крестясь,
         Кое-как поднялся князь:
         – Не прожить, видать, без бед…
         Вызволяй Еланью, дед.

         Смотрит тот слезливым оком,

         Смотрит далеко-далёко…
         – В том уже не наша власть,
         Нет назад дороги, князь.
         Был ведь чувственный запрет
         На Еланье али нет?
         Кабы не снимать его,
         Не стряслось бы ничего,
         И с боярыней без бед
         При увечиях твоих
         Прожили б вы много лет
         В уваженьи да любви.
         Только нам всегда неймётся,
         По заветам не живётся.
         Закусили удила —
         Лишь копыта засверкали!
         Всё, боярин, прискакали —
         Это божии дела.

* * *

         День прошёл, другой… И вскоре
         Снова слёзы в княжьем доме.
         Князь в окно глядит, молчит,
         Ванька на людей кричит,
         Те лошадок запрягают,
         В путь Еланью собирают —
         Как велел хозяин, в скит.

42