Воевода Шеин

   — Я знаю русскую речь. Это московиты. Я их видел за Исой на торгу в Волчунах.

Михаил в отчаянии подумал, что это подлое похищение сделано по воле князя Димитрия Черкасского. «Чёрный рок, за что ты меня преследуешь?» — мелькнуло у него. Он вновь спросил поляка:

   — Ты поможешь нам догнать их?

   — Да-да, я помогу вам. Они же и мою Брылю украли! В Волчунах нам покажут, где они спрячутся до ночи.

   — Выходит, что в ночь они могут уйти дальше?

   — Так. Ежи Гонта знает.

   — Это ты Ежи Гонта?

   — Да. А теперь надо поспешить. — И Гонта принялся распрягать лошадей. — У меня нет коня, так я возьму их. Они же мою лодку угнали.

   — Ты вправе взять этих коней, — отозвался Михаил.

Ежи Гонта был деловит. Он распряг коней, одного отвёл за изгородь в сарай, вернувшись, легко поднялся на спину другого, ударил его пятками под бока и погнал вниз по течению реки. Шеин и Горчаков молча следовали за Гонтой.

Вскоре Шеина и его спутников догнали десять воинов Яна Сапеги. И вот уже отряд из тринадцати человек двинулся к селению Волчуны.

Дальше всё так и было, как предполагал Ежи Гонта. В Волчунах он куда-то сбегал и вернулся с молодым парнем. Тот и повёл отряд берегом реки, мимо села, всё вниз по течению. Отряд достиг старой водяной мельницы. Но Гонта, ехавший впереди вместе с парнем, не остановился, а поспешил за мельницу, продираясь сквозь заросли ивняка. Выехав за мельницу на высокий откос, все сразу увидели, как трое тянут к берегу плёса лодку, в которой лежали связанные Катерина и Брыля. Похитители увидели воинов и бросились бежать к реке. Воины пустились преследовать их, двоих догнали, ткнули саблями в спины, и они упали. А третий добежал до реки и бросился в воду. Быстрое течение подхватило его, и вскоре он скрылся в камышах противоположного берега.

Катерина и Брыля были освобождены от пут и оказались в объятиях своих супругов. Молодые женщины держались мужественно, лишь Катя была бледнее обычного.

А на другой день русским пленникам — Михаилу Шеину и Игорю Горчакову — было сказано, чтобы собирались всем семейством в путь.

   — Вы теперь вольные птицы. Наконец-то пойдёте в Московию, где вас обменяют на наших пленных, — сообщил Шеину Лев Сапега, получив от гонца грамоту из Кракова.

Вечером этого же дня Михаил Шеин с зятем отправились в Слоним в сапожную мастерскую старосты Кострича, где трудились Павел Можай и другие русские пленники. Михаил счёл, что должен убедить Павла и его сотоварищей вернуться на Русь. Встретившись, он так и сказал всем:

   — Вы, славные россияне, возвращайтесь вместе с нами домой. Русь не забыла нас. Что уж тут поминать лихое. Поднимемся из Смуты — заживём, и родная земля отзовётся нам добром.

Павел Можай за пять минувших лет изменился в лучшую сторону. Тоска по родине съедала его душу. Потому он ответил Шеину просто, показав рукой на всех, кто работал в мастерской:

   — Хватит нам горбатиться на ляхов. Возвращаемся мы все домой, батюшка-воевода. Дождались-таки светлого дня. — И, улыбнувшись, добавил: — А кто старое вспомянет, тому икаться до конца дней будет.

В Польше пленные россияне были разбросаны по всей державе. Кто-то добывал руду в горах Силезии, кто-то копал торф в болотах Мазурского поозерья. Многие превратились в холопов зажиточных шляхтичей, пахали землю. Настало время собрать всех воедино и прогнать через пол-Европы до маленькой деревеньки Деулино, затерявшейся северо-восточнее Москвы под Троице-Сергиевой лаврой.

Но не всем пленным довелось испытать радость освобождения и встречи с родной землёй. Сотни русских пленников за минувшие восемь лет со времени Смоленского сражения умерли от истощения, изнурительного труда и болезней. Уже в дни, когда было объявлено по Польше об освобождении русских пленников, ушёл из жизни воевода-князь Василий Васильевич Голицын. Все долгие восемь лет он провёл бок о бок с митрополитом Филаретом. Они терпели духовные и телесные терзания в казематах Мариенбургского замка. Там их мучил иезуит и богослов Пётр Скарга, которого однажды в ярости чуть не прибил Филарет Романов. Кончина Василия Голицына потрясла Филарета. Князь, как никто другой, рвался на родину. Умирая, он попросил Филарета:

   — Друг мой любезный и единственный, прошу тебя, отвези мой прах на родную землю. Погреби где-нибудь на сельском кладбище близ деревни Петелино или Крекшино, на пути к Москве.

Митрополит Филарет исполнил волю князя Василия. Он поставил гроб с телом покойного на телегу, обложил его льдом, засыпал опилками. Так и вёз, бережно храня останки князя, до вотчинных земель, что лежали на западе от Москвы.