Воевода Шеин

   — Исполню, — ответил дьяк и пересчитал знамёна. — Пятнадцать?

   — Да.

   — Ну и уходи...

Михаил прошёл к правому приделу, помолился, посмотрел на Бориса Фёдоровича и почему-то перекрестился. У него мелькнула мысль: «Больше, государь, нам не свидеться».

Мысль Михаила была провидческой. С нынешнего дня Борису Годунову оставалось царствовать пятьдесят шесть дней сверх семи лет, предсказанных ему ведунами. На пятьдесят седьмой день Борис Фёдорович, полный жажды жизни, заседал в думе, потом устроил торжественное застолье со множеством иностранных гостей и своих вельмож в Золотой палате кремлёвского дворца и говорил речь о том, что будет царствовать ещё многие годы и на Руси не станет бедных и сирых. Он поднял кубок во здравие державы, продолжал говорить и вдруг мгновенно умолк. Кровь полилась у него изо рта, из ушей и глаз. Он упал. Теряя сознание, он успел благословить на царство своего сына Фёдора, патриарх Иов в последнее мгновение соединил их руки.

Было сказано, что Борис Годунов принял яд. Но это не так.

Выдающийся историк Николай Михайлович Карамзин, который не очень жаловал Бориса Годунова, писал о нём с печальной похвалой: «Удар, а не яд прекратил бурные дни Борисовы, к истинной скорби отечества».

Глава тринадцатая «ДИМИТРИЙ»

В пути из Троице-Сергиевой лавры в Москву Михаил Шеин был всё время задумчив и как-то весь ушёл в себя, не замечал окружающего мира. А было морозно, ветрено, январь показывал свой норов. Но ни мороз, ни ветер не донимали Михаила. Он думал о том, что происходило на Руси и о своём месте в событиях, которые накатывались с юга, как весеннее половодье. В Софрине в просторной трапезной постоялого двора было людно и шумно. Все о чем-то говорили, что-то обсуждали. Среди крестьян, приехавших на торг в Софрино, были и паломники. Они горячо рассказывали, что царевич Димитрий жив, что сами видели его в Путивле на Соборной площади и вот теперь идут в Троице-Сергиеву лавру молиться за здравие царевича Димитрия и его скорое пришествие в Москву. Эти слова паломников были встречены гулом одобрения, и Шеин понял, что простой народ жаждет видеть на русском троне царевича Димитрия. Шеин пытался осознать, почему многим россиянам желательно видеть государем сына Ивана Грозного, если он, конечно, живой. Может, россияне считали его добрым царём, особенно крестьяне, холопы.

Михаил помнил, когда год назад — слухи о царевиче Дмитрии уже гуляли по Руси — восстали холопы Московской и южных земель. Возглавил этот бунт холоп из государевой каширской вотчины Хлопко. Царь Борис Годунов был настолько перепуган, что в считаные дни собрал войско и поставил над ним главным воеводой Ивана Басманова, жёсткого нравом. И, когда восставшие уже подходили к Москве, Иван Басманов встретил их и разбил в жестокой сече. Помнил Михаил, что мятеж был подавлен, многих холопов, а вместе с ними и их атамана привезли в Москву и казнили на Болотной площади.

Ничто, однако, не отрезвило крестьян и холопов. Тысячи их примкнули к самозванцу, а он после поражения под Добрыничами и потери половины войска вновь собрал его и готов был двинуться на Москву. Чуть позже Михаил Шеин узнал, что к самозванцу присоединились не только крестьяне и холопы, но и сотни вельмож: бояр, дворян, князей.

С такими мыслями Михаил Шеин подъезжал к Москве, но наконец прервал их. Он вспомнил, что через несколько дней должен вернуться к войску и что это накладывало на него обязанность сделать всё, чтобы близкие не поминали его недобрым словом. Он опять оставлял жену, когда она ждала дитя. Что надо сделать, чтобы Мария приняла его отъезд мужественно? Опять же его долг помочь Анисиму и Глаше обрести семью. Вернувшись на Рождественку, Михаил с этого и начал. Помывшись в бане и приведя себя в порядок после поездки в лавру, он сказал за трапезным столом:

   — Случилось так, моя матушка и ты, моя супруга Маша, что наша челядинка ключница Глаша и мой стременной Анисим полюбили друг друга. Анисим просит нашего благословения. Что нам делать?

За столом воцарилось молчание. Ни у кого не было ответа на вопрос Михаила. После долгой паузы умудрённая жизнью боярыня Елизавета с грустью в голосе молвила:

   — При вашей с Анисимом походной жизни не останется ли Глаша соломенной вдовой? Как твоя Мария...

   — Но как же быть, матушка? Мы воины, и наша участь такая.

   — Матушка, а давайте спросим Глашу, — предложила Мария, — ведь ей коротать дни.

Михаил посмотрел на супругу с благодарностью. Она ещё ни разу не упрекнула его за то, что они всё время живут в разлуке. В утешение женщинам он сказал:

   — Вот скоро наступит мирная жизнь, и мы будем все вместе. Надо только ордынцев отучить ходить на Русь. И самозванца уничтожить, чтобы не сеял смуту.

   — Этого, мой сын, не скоро добьёшься. Твоему батюшке не хватило жизни побить ордынцев и поляков. И тебе уготована та же участь.

   — Так, может, с этим нужно смириться и жить так, как велит Бог?

   — Ну хорошо, позовите Глашу, — согласилась боярыня Елизавета.