Воевода Шеин

— Я так понял, князь-батюшка, что лучше всего мне завтра ссылаться на волю Божью. Ведь только воля Господня властвует едино над всем, над государями и простыми смертными.

Василий Шуйский, к удивлению Михаила, повеселел.

— Я всегда считал тебя, Михайло Шеин, разумным человеком. И вот о чём прошу напоследок. Завтра, как будешь в Разрядном приказе, ненароком попросись ко мне в войско. Собираю я его на татя Ивашку Болотникова. Ты, поди, слышал, как он разгулялся и тоже в цари рвётся. Дам я тебе полк хоть левой, хоть правой руки.

— Спасибо за честь, князь-батюшка. А мне лестно будет повоевать под твоим началом.

— Вот и поговорили вдоволь. Теперь и к дому поторопись, — вставая, произнёс Шуйский.

— Да уж засиделся я у тебя, князь-батюшка. А душа-то домой рвётся.

Князь и воевода расстались. Шеин поспешил из палат. На крыльце его ждал младший брат Шуйских Иван. Он с улыбкой сказал:

— Подари мне своего стременного. Страсть, как люблю весёлых людей.

Шеин положил на плечо Ивана руку, мягко ответил:

— Невозможно сие, Ваня. Он мой побратим, а это больше, чем брат.

И Шеин заторопился к своему коню, которого держал Анисим. Воины уже были в сёдлах. Вид их говорил, что они и хмельного выпить успели, и закусили изрядно. Как выехали за ворота, Михаил сказал:

— Теперь давайте вскачь до дома. Авось наверстаем упущенное.

У Михаила было хорошее настроение. Понял он, что Шуйский затеял какую-то крупную игру и втягивал в неё его, Шеина. А он никогда не чурался игр, лишь бы они честно велись.

Вот и Рождественка, вот и дом, где родился и вырос Михаил. У ворот он спешился и, прежде чем Анисим успел подбежать к калитке, сам постучал в неё. Знал, что привратник всегда рядом. Ан нет, калитку открыла незнакомая женщина, спросила:

— Тебе кого, барин?

— Я приехал домой, голубушка. Я боярин Михаил Шеин, — сказал он и вступил во двор. — Открывай-ка шире ворота.

— Прости, батюшка-боярин. Я недавно служу у вас. Меня зовут Аграфена, и я в нянях у Катеньки.

— Прощаю, Аграфенушка. Где же моя доченька, где её матушка? — шагая к дому, спрашивал Михаил.

— Доченька в кустиках в ляльки играет, а матушка-боярыня кафтан тебе вышивает.

Михаил, подбегая к дому, увидел в зарослях жасмина «гнёздышко», в котором хозяйничала Катя. Он раздвинул кусты.

— Здравствуй, Катенька, — сказал он негромко.

Девочка посмотрела на него большими синими глазами.

— А ты кто?

— Я твой батюшка.

Увидев Аграфену, Катя бросила игрушки, побежала к ней.

— Нянюшка, я хочу к матушке.

Она уткнулась в подол юбки Аграфены. Та взяла Катю на руки и направилась в дом.

— Идём, батюшка-боярин, а то ведь проку не будет, — молвила она.

— Так откуда ему быть, коль незнакомы, — отозвался Михаил.

В доме было, как всегда летом, прохладнее, чем во дворе. В прихожей знакомые вещи, в трапезной — тоже. Со второго этажа спускалась боярыня Елизавета. Увидев её, Михаил подумал: «Господи, как она постарела!» Он поспешил ей навстречу.

И она увидела сына, остановилась на последней ступени лестницы.

— Наконец-то, сокол залётный, вспомнил о нас.

Михаил обнял мать, склонился к ней, поцеловал.

— А ты нисколько не постарела, матушка.

— Полно, полно. Годы никого не щадят. — Она тут же сказала няне: — Аграфена, позови Машу. А Катю дай мне. — Взяв её на руки, повернулась к сыну. — Внученька, это твой батюшка.

— Иди ко мне, чадушко моё. Я вернулся с войны.

Михаил протянул руки к дочери. Она умоляюще поглядела на бабушку, но всё-таки пошла на руки к отцу. А он, прижав Катю к груди, почувствовал, что у него от волнения разрывается сердце. Он молчал, гладил её густые волосы цвета спелой пшеницы и тихо шептал: «Господи, как ты мне желанна, доченька. Ты же вылитая мама».

И в это время в трапезную вбежала Мария. Сверкая белозубой улыбкой и синими глазами, она подлетела к Михаилу и обняла его вместе с Катей.

— Молитвы мои дошли до Господа Бога. Наконец-то ты вернулся, сокол мой ясный!

И Катя поверила, что она на руках у батюшки, запустила ручонки в его бороду. Ведь это про него ей каждый день повторяла матушка: «Вот батенька приедет!»

Радость в доме Шеиных царила в этот день до позднего вечера. Наконец все отправились на покой. Лишь у Михаила и Марии в эту ночь покоя не было. Однако к этой блаженной ночи прибавились и огорчения от того, что рассказала Мария о пребывании Шеиных в Суздале.

— У нас по осени побывал Сильвестр и привёз от тебя поклон. Мы были так рады тому, что ты жив и здоров. А тут вдруг уже перед самым отъездом в Москву пришёл к нам некий странник, черноликий, глазами плутоватый, и сказал, что ты погиб в схватке с ордынцами. А когда мы приехали в Москву, был человек от князя Черкасского и говорил он мне, что князь Димитрий просит моей руки, даже невзирая на то, что я вдова. Прогнала я того свата, да что толку. Дважды ещё давал о себе знать князь Черкасский. А ведь брата его царь вместе с Романовыми подверг опале…

Слушая рассказ Марии о московских событиях, Шеин испытывал в душе новое смятение. Пришла мысль о том, что Москва сейчас похожа на вулкан, который вот-вот начнёт извергать лаву и камни.