Воевода заморских земель

Чайак ушел, по пути подмигнув девушкам, раскладывающим на траве свежие оленьи шкуры — просушить. Те рассмеялись. Вот бы взял кого из них в жены Красный Орел. Парень — хоть куда: и красив, и удачлив. Сын вождя к тому же. Ничего были девки — темненькие, фигуристые, глазки блестят, ресницы веером.

Вернулся Чайак быстро. Да не один — верный Кавак тащил три шкуры. Да умудрился по пути споткнуться, чуть не упал, неловкий — видно, на девчонок засмотрелся. А те и рады — засмеялись разом. Кавак, конечно, не Красный Орел, но тоже ничего, симпатичный. Правда, светлый и несуразный какой-то. Тощий. К тому ж — вечно в какую-нибудь историю вляпается — то пчелы его покусают, то сверстники побьют. В общем, никакого авторитета — хоть и исполнилось недавно шестнадцать — самое время жениться. Кавак уж и невесту присмотрел — молоденькую, естественно, младше себя — Цыйн Каккаан — Солнышко в дымке. Чайак его выбор не одобрял — молода больно Цыйн да тоща, вертлява — веретено, не девка. А уж смешлива: палец покажи — на три дня смеху! Цыйн тоже отличалась от всех в роде Ворона — может, потому и сдружилась с Каваком? Только, ежели Кавак был светлым, то Цыйн совсем наоборот. Ее волосы были невозможно черными, а кожа — краснее, чем у остальных. А глаза… Ох, уж эти глаза. Нигде и ни у кого не видел Кавак таких удивительных глаз — зеленоватых, вытянутых к вискам, загадочных. Ее выловили в море лет шесть назад — охотники на бобров увидали после шторма большой плот с мачтой. Никого не было на плоту, лишь в шалаше из пальмовых листьев, что располагался посередине, у мачты, обнаружили плачущую девочку. Охотник по имени Кленовая Рука удочерил ее — жена была бездетной, в ребенке души не чаяли. А Цыйн — так назвали девочку, ибо, когда она улыбалась, вокруг словно становилось светлее — росла веселой. Быстро забыла все свои горести, лишь иногда вскрикивала во сне, да, забываясь, произносила некоторые слова не так, как говорили здесь: воду называла — атль, змею — коуатль, лань — мазатль. Еще одно слово было — Уицилапочтли. Слово это произнесла Цыйн со страхом, увидев несколько убитых змей. Что ей там почудилось, что вспомнила — никому не рассказывала, даже Каваку. Только нарисовала на песке изображение злобного демона с широким лицом и суровыми глазами, опутанного змеями, с ожерельем из человеческих лиц и оскаленной пастью. «Уицилапочтли, — с ужасом произнесла она. — Жестокий бог теночков. Бойся его, Кавак!» И сразу же стерла рисунок… С тех пор еще больше сблизились Кавак и Цыйн. Правда, над девчонкой подружки смеяться начали. Тоже, выбрала жениха, ну надо же! Даже перьев красивых не подарит подружке — где этакому неумехе птицу добыть. Однако Чайак все же в стан бледнолицых взял именно Кавака. Тот хорошо знал язык «новгородчей» — еще в детстве научила покойная мать, теперь вот пригодилось. Да и — об этом тоже знал молодой вождь — не таким уж и неумехой был Светлый Глаз. Просто привыкли все его дразнить — а ведь и ловким был Кавак, и упорным, и, когда надо, хитрым…

— Здравствуй, бабушка Кутханга! — подойдя к старухе, почтительно приветствовал ее юноша.

— Здравствуй, здравствуй, Безрукая Репка! Давай сюда шкуры, да не вздумай и близко подходить к моему вигваму — еще обрушишь. Чайак, я ж тебя просила…

Девки покатились со смеху. Одна Цыйн — маленькая, тоненькая, хрупкая, с продолговатыми сияющими глазами — на этот раз не смеялась. Лишь вздохнула, с завистью посмотрев на подруг — у тех, у каждой, в волосы были вплетены птичьи перья — гусиные, утиные, какие угодно — подарки женихов-ухажеров. У одной Цыйн таких перьев не было. Пока не было… Украдкой взглянув на девушку, Кавак перехватил ее взгляд. Улыбнулся. Ничего, Солнышко в дымке, будут и у тебя птичьи перья. Зря, что ли, насторожены силки в лесу? Правда, уже темнеет — ну да ничего, до захода солнца можно успеть. Зато как обрадуется Цыйн!

— Вот они, Олег Иваныч! — Ваня показал рукой на силки, растянутые меж ветками, в которых уже билась какая-то крупная птица. Интересно были расставлены силки, необычно, словно бы украдкой. Спрятаны меж ветвями — если не знаешь — ни за что не заметишь с тропинки, как ни вглядывайся. Как только Ване на глаза попались?

— Случайно, — пожал плечами тот. — Я на дерево влез, листьев нарвать, тут их и увидел.

Олег Иваныч задумался. Выходит, и в самом деле недалеко селенье тлинкитов. Однако зачем так тщательно прятать силки? Неужели, кроме индейцев, на острове живет кто-то еще? Или — от своих же спрятаны? И, что характерно, нигде рядом нет других ловушек. Может, на определенную птицу ставлены? Может. И раз тайно, может, имеет смысл подождать охотника? Он явно должен бы прийти за добычей один — иначе зачем силки прятал?

— Ну да, Олег Иваныч! — усмехнулся Гриша. — Придет он, как же! Ну, кто ж будет тащиться на ночь глядя?