Читаем Вояж вокруг моей комнаты. Повесть полностью

Наконец, закрывая книгу, которая не отвечает более моим идеям, я беру ее в руку, и мы вместе проезжаем страну в тысячу раз прекраснее Эдема.


Какой художник может представить завораживающий пейзаж где бы я поместил божество моего сердца? и какой поэт может когда описать живые и разнообразные чувства, которые я бы испытал в этих возвышенных регионах?


Сколько раз я не обвинял этого Кливленда, который всякий раз садится на корабль на встречу к новым несчастьям, которые он мог бы избежать! Я не могу вынести этой книги и упоения несчастьями; но если я ее открываю по рассеянности, я уж прочитываю ее до конца.


Как оставить этого бедного человека у абаков из романа Прево? что станет с ним у дикарей? Я осмеливаюсь еще менее подвергнуть его путешествию, которое ему нужно было бы совершить, чтобы освободиться из своего пленения.


В конце концов я так поглощен его муками, я интересуюсь так сильно им и его несчастной семьей, что неожиданное появление бешеного Руинтона буквально вздымает мои волосы: я покрываюсь холодным потом, читая этот пассаж, и мой ужас так жив, так реален, будто бы я сам должен быть поджарен собственной персоной и поужинан этой канальей.


Когда я достаточно наплакался и налюбился, я ищу какого-нибудь поэта, и вот я уже отправляюсь в другой новый мир.


Глава XXXVII

Со времен экспедиции аргонавтов до ассамблеи нотаблей, состоявшейся в 1787 году и послужившей прелюдией 1789 года, ибо там было принято несчастное решение о созыве Генеральных штатов, начиная от самых глубин ада до последней зафиксированной на Млечном пути звезды, до конца вселенной, до ворот хаоса, вот оно обширное пустое пространство, где я гуляю вдоль и поперек, и все в охотку, потому что и времени у меня навалом и пространства.


Именно здесь я продлеваю свое существование до времен Гомера, Мильтона, Вергилия, Оссиана и т. д.


Все эти события, которые имели место между двух этих эпох, все страны, все миры и все существа, которые только жили в этом временном промежутке, все это – мое, все это принадлежит мне по праву, подобно судам, которые входили в пирейскую гавань, принадлежали афинянам.


Я предпочитаю поэтов, которые возвращают меня в самую раннюю античность: смерть честолюбивого Агамемнона, неистовства Ореста и вся трагическая история семьи Атреев, преследуемых небом, внушают мне ужас, которым нынешние события со всей жестокостью якобинского террора и вандейского мятежа не способны отозваться в моей душе.


Вот фатальная урна, куда насыпан прах Ореста. Кто не задрожит при ее виде? Электра! несчастная сестра, успокойся: это Орест сам принес урну, а этот пепел – пепел его врагов!


Уже больше не найдут берегов, подобным берегам Ксанфа и Скамандра, уже нет больше равнин, подобных лугам Хесперидов и Аркадии.


Где сегодня острова Лемнос и Крит? Где знаменитый лабиринт? Где скала, которую оставила Ариадна, проливая слезы?


Нет больше Тезеев, еще меньше Геркулесов; люди и даже герои сегодняшнего дня – сущие пигмеи.


Когда я хочу упиться сценой энтузиазма и наслаждаться всеми силами своего воображения, я гордо припадаю к складкам развевающегося платья великолепного слепого Альбиона (члена прославленного трио Гомер, Мильтон и Паниковский), когда он возвышается до небес и осмеливается приближаться к Вечности.


Какая муза может продержаться на этой высоте, куда никакой человек до него не осмеливался бросить взгляда? С восхитительной небесной паперти, на которую с жадностью взирает Маммон, я прохожу с ужасом в пустые пещеры обиталища Сатаны. Я присутствую на инфернальном совещании, я смешиваюсь с толпой бунтующих духов, и слушаю их рассуждения.


Но нужно здесь признаться в слабости, в которой я себя часто упрекаю.


Я не могу не чувствовать определенного интереса к Сатане (Мильтона, конечно) с того момента, когда он был так низвергнут с неба. Сурово порицая упрямство мятежного духа, сознаюсь: твердость, которую он являет в крайностях несчастья и величие его мужества меня понуждают к восхищению вопреки меня самого.


Хотя я не игнорирую несчастные следствия мрачного предприятия, которые привели его Сатану к взлому адских ворот, чтобы начать пакостить нашим прародителям, я не могу, хоть убей меня, желать того момента, когда я увижу его гибнущим на путях конфузии хаоса.


Я даже думаю, что охотно помог бы ему несмотря на удерживающий меня стыд. Я слежу за всеми его движениями, и я нахожу столько удовольствия от путешествия вместе с ним, как от вояжа в самой доброй компании.


Я могу сколько угодно размышлять, что как-никак это ведь дьявол, который имеет целью погубить род людской; что это настоящий демократ, но не из тех, не из афинских, но из этих из парижских. Но это не может излечить меня от предвзятости.


Какой широкий проект! какая гордость в исполнении!


Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже