Вояж вокруг моей комнаты. Повесть

Я сидел перед камином после ужина, закутавшись в свое дорожное платье и предоставив вполне добровольно себя его влиянию в ожидании часа отправления, пока пары от переваренной еды, поднимаясь к голове, настолько засорили проходы, по которым идеи, отправляясь от ощущений, туда доходят, что все коммуникации оказались перерезанными и даже мои чувства не поставляли уже моему мозгу никаких идей. А этот в свою очередь не мог в свою очередь посылать электрические флюиды, который возбуждает чувства и благодаря каковым изобретательный доктор Валли, последователь знаменитого Гальяни, оживляет мертвых лягушек.

Поймут легко, прочитав эту преамбулу, почему моя голова упала на грудь и как мускулы большого и указательного пальцев правой руки, более не получая этого флюида, расслабились до такой степени, что волюм работ м. Караччоли (бежавшего подобно мне из Франции несмотря на то, что был признан как политический и религиозный писатель всей Европы), который я сжимал этими двумя пальцами, выскользнул незаметно и упал в огонь.

Только что ушли визитеры, беседа с которыми вертелась вокруг смерти знаменитого врача Цина, который умер совсем недавно и о котором уже ничего невозможно найти в Интернете, и которого все жалели: он был знающим, работящим, хорошим врачом и известным ботаником.

Достоинства этого способного человека занимали мои мысли; и однако, говорил я себе, если бы я мог вызывать души всех тех, кого он, возможно, препроводил в другой мир, кто знает, не пострадала бы его репутация несколько?

Я свернул незаметно на рассуждения о медицине и на прогресс, который она сделала со времен Гиппократа. Я спрашивал себя, умерли ли бы те знаменитые персоны античности, которым посчастливилось умереть в своей постели, как Периклес, Платон, знаменитая Аспазия, и сам Гиппократ, как ординарные люди от воспаления легких, инфектированной паразитами, если бы им по рецептам современных врачей пускали кровь и пичкали лекарствами?

Объяснить, почему я думаю об этих четырех персонажах больше, чем о других, совершенно невозможно. Кто может дать резон своим мыслям?

Единственное, что я могу сделать это все спереть на мою душу, которая вызвала доктора Коса, доктора из Турина и знаменитого человека, который делал такие прекрасные вещи и столь грандиозные ошибки.

Но, что касается ее неразрывного напарника, смиренно сознаюсь, что ей подмигивал другой – доктор Синья. И все же не без некоторого колыхания гордости могу сознаться, что в моем выборе баланс тяготеет в сторону разума как 4 к 1.

Это много для военного моего возраста.

Как бы там то ни было, в то время как я предался размышлениям, мои глаза начали смыкаться, и я провалился в глубокий сон; но когда я закрывал глаза, образ персонажей, о которых я думал, оставался нарисованным на том тонком полотне, которое зовут памятью, и эти образы, смешивались в моем мозгу с идеей вызывания мертвых, так что я вскоре увидел, как по очереди появляются Гиппократ, Платон, Перикл, Аспазия и доктор Синья со своим париком.

Я видел, как они рассаживаются по сиденьям вокруг огня; один Перикл остался на ногах чтобы почитать газет.

– Если открытия, о которых вы мне говорите, имели место быть, – сказал Гиппократ доктору, – и если они были так полезны для медицины, как вы претендуете, я бы видел, как уменьшается масса людей, которые каждый день спускаются в мир теней, но список которых, согласно регистрационным картам Миноса, которые я удостоверяю лично сам, постоянно тот же, что и всегда.

Доктор Синья повернулся ко мне:

– Вы, конечно, подтвердите достижения современной медицины? – сказал он мне. – Вы знаете гарвеевсое открытие кровообращения; открытие бессмертным Спалаццани механизма переваривания пищи и исследования желудочного сока?

И он вдался в длинный список деталей всех открытий, которые имели отношение к медицине и массе лекарств, обязанных своим успехам химии; он произнес настоящую лекцию в пользу современной медицины.

– Я так понял, – ответил я тогда, – что все эти великие люди не знают всего того, что вы нам только что рассказали и что их души, освобожденные от пут материи, еще находят что-то неясное во всей природе?

– А! вы ошибаетесь! – вскричал пелопонесский протомедик, – тайны природы спрятаны от мертвых так же, как и от живых, тот кто все создал и дирижирует этим, один знает великий секрет, которого люди напрасно пытаются коснуться: вот то, что мы узнаем наверное на берегах Стикса

и поверьте мне, – добавил он адресуясь к доктору, – освободитесь от тех остатков ума, которые вы принесли из обиталища смертных; и поскольку работа тысяч поколений и все человеческие открытия не могут продлить существования ни на один момент; поскольку Харон переправляет в своем баркасе каждый день все то же одинаковое число теней; не будем измышляться в защите искусства, которое среди мертвых, где мы обитаемся, даже и не полезно для врачей.

Так говорил знаменитый Гиппократ к моему немалому удивлению.