Войку, сын Тудора

— Твоя милость помянула моего отца, славный бек, — сказал Войку. — Отец меня проклянет, жена пожалеет о том, что меня встретила.

— Ты можешь остаться христианином, служить начальником наемников-франков.

— Разве предать родную землю — не то же, что отступиться от веры, славный бек? — воскликнул Войку.

— Я знал, что ты так ответишь, — вздохнул Иса-бек. — Теперь остается одно.

— Знаю, я пленник, а значит, раб, — пожал плечами Чербул. — Меня пошлют на галеры или в рудники вашего царя. Должен сказать прямо, славный бек: никакие цепи не удержат меня в неволе.

— Ты гость моего сына, а значит, свободен, о неразумный, — молвил бек, разводя руками в знак того, что разговор окончен. — И можешь уходить к своим. Только надо подождать, пока в лагерь вернутся мунтяне, посланные ловить ваших беглецов. Среди турок ты уцелел, в руках мунтян — обречен. А теперь, — сдержанно поклонился бек, — я и Юнис просим гостя пройти в мой шатер, на скромный ужин.

Было поздно, когда Войку и Юнис, слегка захмелев от скупо налитого им в тот вечер сладкого вина с острова Хиос, возвратились в свой шатер. Походное жилище Юнис-бека разделял на две половины плотный полог, за которым, как показалось Чербулу, чей-то нежный голос очень тихо напевал какую-то странную песню. В палатке, где горел небольшой светильник, Юнис-бек, приложив к губам палец, тихонько повел гостя к простенку из толстого сукна и, отогнув в том месте, где был слегка отпорот плотный шов, предложил жестом заглянуть. Войку увидел помещение, освещенное таким же светильником; на ковре, среди мехов и подушек, сидела юная девушка в одних шароварах турецкого покроя, перебирая ворох шалей, лежавших на ее ногах. Между смуглыми грудями красавицы на чуть заметной цепочке блестел маленький крестик.

— Ее зовут Гелия, — тихо сообщил Юнис, когда они отошли. Она гречанка.

— Из этих греков, константинопольских? — спросил Чербул, наслышанный уже о жителях предместья Фанар, шпионах Султана и бессовестных ростовщиках.

— Нет, она с островов; тамошние греки — мореходы, пираты и великие храбрецы.

— Ты похитил ее? Или купил?

— Нет, она не рабыня, — с ребяческой гордостью во взоре отвечал Юнис-бек. — Она увидела меня в галатской гавани, где стоял корабль ее отца, переплыла Босфор на лодке, совсем одна, и нашла меня в доме отца, в тот самый день, когда армия выступала. С тех пор она со мной.

— Возьмешь ее в жены? — спросил Чербул.

— Она не захочет. Не оставит своей веры, — пожал плечами Юнис.

— А если тебя… Если с тобой, не дай бог, что-нибудь случится? Что станет с ней?

— Вряд ли, мой Войку, война уже кончается, — улыбнулся Юнис, как показалось Чербулу — с сожалением: молодой бек жаждал подвигов, а значит — жарких битв. — Если же меня и вправду убьют — полюбит другого. Такою завладеть любой будет рад.

— Она ж тебя любит, — с недоумением напомнил Войку. — Ради тебя убежала от своих, ушла за тобой в поход…

— Эх, брат мой, не верю в ее любовь, — беспечно махнул рукой молодой бек, — у нее это — ненадолго. Прискучит ей со мной, увидит другого, и сбежит от меня, как сбежала с отцовской фелюги. А набегавшись, вернется домой, выйдет замуж, детей народит… У них, островитян, это просто, как было, говорится в книгах, у эллинов, их давних предков.

— А сам ты? — спросил Чербул. — Не горько будет ее потерять?

— Отец говорит: кто теряет в любви — тот находит, — простодушно улыбнулся Юнис. — Одно, правду сказать, тревожит: не попала бы к плохому человеку. Такой ведь может и сделать рабой, и продать в лупанар.

— Так ты ее загодя пристрой, — не без коварства пошутил Войку.

— И верно, так и сделаю, — обрадованно кивнул бек. — Хочешь, отдам ее тебе? — спросил он вдруг. — Видел, как она хороша?

Войку взглянул на Юниса — не ответил ли тот ему шуткой. Но нет, молодой осман и не думал шутить.

— А если она со мной не пойдет?

— Пойдет, — убежденно кивнул бек. — Она уже говорила мне, ты кажешься ей красивым. К тому же, вы одной веры. Непременно пойдет!

— Брось, милый брат. — Войку обнял за плечи османа, опьяневшего, видимо, сильнее, чем ему показалось вначале. — Я ведь уже женат, а наш господь Иисус многоженцев не жалует. Да и куда мне с женщиной в тяжкое время для Земли Молдавской? Принял крест сей — неси уж его сам.

— Да, мой Войку, быть уже посему, — согласился Юнис. — Сбежит от меня — так ладно. А останется — буду ее беречь, пока не возвратимся в Истамбул. Примет ислам — возьму ее в жены, до меня ведь у Гелии не было мужчины. А не примет — дам ей много золота, пусть находит мужа среди своих. Довольно и того греха, что на мне лежит. Я ведь, мой Войку, на крови родился, — добавил он уже шепотом.

— На крови? Как это? — не понял тот.

— Так говорят у сербов, — пояснил Юнис, — когда между родителями мальчика или девочки лежит чья-то кровь.