Войку, сын Тудора

— Об этом, о царь мира, мы прознали в великой тайне, ак-ифлякам не ведомо, что твои верные обнаружили тот подземный ход. Я не воспользовался им, чтобы люди бея Штефана не начали его охранять или, чего доброго, не засыпали.

— Где же выход из крепости, Андреотис? — едва заметно улыбнулся султан и грек тут же ударился лбом в ковер — назвать его по имени было великой милостью.

— На старом кладбище, в склепе епископа, — о повелитель вселенной, — доложил фанариот. — Это место из крепости не видно.

— Тем более ночью, — сказал султан. — Расскажи же нам, сын Янакиса из Фанара, что делается ныне в этой крепости, сколько она могла бы еще продержаться.

Грек снова ударил лбом — упоминание имени его родителя было новой, еще большей милостью всемогущего повелителя, с которым его константинопольская община дальновидно связала свою судьбу. И, сидя на пятках, рассказал, что видел в Сучаве, без утайки и без прикрас — султан Мухаммед не любил и приятного для себя вранья. Грек добросовестно поведал, какие разрушения причинил Сучаве обстрел, сколько воинов в строю. Доложил, что запасов в крепости хватит на два, а то и на три месяца осады, что оружия, пороха и ядер запасено много, источник воды надежен, что гарнизон и не думает сдаваться.

— Это дело в руке аллаха, всевышний милостив к своим газиям, — философски заметил султан. — Мы довольны тобой, Андреотис, — заключил Мухаммед. Подошедший к трону хазинедар-баши уже протягивал другой кошель, который Мухаммед не глядя принял и ловко бросил на колени фанариота. — Но где же Штефан, бей сей земли? Что говорят об этом кяфиры Сучавы?

— Безумный Штефан, бей Молдовы, скрывается в лесах, как загнанный вепрь, — льстиво улыбнулся грек. — Безумный бей Молдовы, верно, понял, что будет скоро гореть в аду и страшится явить свой преступный лик этому миру, где ты — владыка.

Грек Андреотис, пятясь на четвереньках, не успел еще выползти из шатра, когда бледный алай-чауш, вбежав, простерся у самого входа, не смея дохнуть. Всем стало ясно — молодой ага принес плохую весть.

— Говори, о проклятый, — выдохнул Мухаммед, подавшись вперед на троне, чувствуя, как вместе с гневом в груди вскипает тревога, как смутная тень былой боли проходит по чреслам, ширится в крестце.

— О царь мира, — вымолвил несчастный, — обоз… Большой обоз из земли кара-ифляков…

Султан взмахнул рукой, и страшный Кара-али, неслышно выступив из-за занавеси, шагнул к обреченному вестнику, на ходу вынимая широкий нож. Мухаммед почти выбежал из покоя на майдан, расстилавшийся перед его шатром, в кольце палаток визирей и беков. Ступив на спину раба, влез на коня. За ним, торопясь, выходили и вскакивали в седла сераскеры, министры и придворные.

Мухаммед погнал жеребца к той стороне лагеря, где начиналась дорога, уходившая к Белой долине, к Роману и Мунтении. Здесь, у ворот лагеря, стояли три телеги — все, что осталось от большого обоза с хлебом и другими припасами, шедшего из Тырговиште, под охраной янычарского орта, белюка конных спахиев и целого стяга — почти тысячи мунтянских всадников. Третий большой обоз с провиантом, перехваченный ак-ифляками с тех пор, как он стоит под Сучавой, понапрасну теряя время. Теперь по армии поползут опять тревожные слухи, уже кое-где рождавшиеся после гибели предыдущих караванов, шедших при более слабой охране, слухи об угрозе голода, о том, что Штефан-бей не сломлен, не прячется в страхе, что удары его сильны.

Взгляд Мухаммеда скользнул по трупам его аскеров, вповалку лежавших на возах, по понурым фигурам десятка уцелевших мунтян и турок, остановился на мертвом аге. Молодой воин лежал на спине; по спокойным чертам убитого разлилось беспредельное умиротворение. Он простился с миром, мужчина, до конца выполнивший свое назначение на земле, расстался с миром достойно; отныне этому воину не были страшны ни вечная ненависть врагов, ни быстротечный гнев властителей.

— На колья их! — Мухаммед дернул плечом в сторону оставшихся в живых конвоиров обоза и поскакал обратно.

Сделав крюк к окраине огромного лагеря, султан убедился, что длинная насыпь, вокруг которой копошились сотни землекопов, продолжает быстро расти в сторону крепости, и поехал к середине стана. На майдане, в кольце цветастых шатров, стояло несколько кольев с телами казненных — пленных молдавских воинов и турок-аскеров, уличенных в трусости во время штурмов. На помосте из грубых досок, над которым перед близящимися всадниками взлетела густая стая воронов, лежали искромсанные тела колесованных, оторванные руки и ноги — останки четвертованных людей. На врытых в землю копьях торчали окровавленные головы; султан и свита заметили среди них сочащийся свежей кровью трофей — голову незадачливого вестника поражения, сегодняшнего алай-чауша.

Десяток мусселимов и саинджи под присмотром лагерных чаушей острили уже новые колья — для тех обреченных, которых вели уже к месту казни от южных ворот турецкого стана, от остывших тел товарищей, которых они честно доставили к своим.