Войку, сын Тудора

— Спасибо, сотник, за вести, за то, что вовремя прискакал, — сказал воевода. — Но где же подарок?

Русич скрылся за деревьями и тут же вернулся, ведя высокого, седого боярина в скромно тронутом серебряным шитьем, ладно скроенном по польской моде черном кунтуше.

— Пане Михул? — с несказанным удивлением протянул Штефан-воевода. — Вот так встреча! Вот так дар от скутельника — истинно княжеский!

42

Так и не пришлось, однако, в тот вечер Штефану-воеводе поговорить с долгожданным гостем. Пана Михула, бывшего логофэта Земли Молдавской, под крепкой стражей препроводили вглубь леса, в надежное убежище, где под невысоким холмом открывалось устье удобной пещеры, в давние времена вырытой здесь отшельником или другим любителем одиночества. Пленника устроили на теплой кошме, принесли на деревянном блюде свежего хлеба и брынзы, кувшин вина. И, пожелав его милости доброй ночи, оставили отдыхать.

В лагере воеводы тем временем, без шума и суеты, начались важные приготовления. Без суеты, но поспешно окружили его цепочкой воинов, как бы отметив место предстоящих действий. Между ним и турецким станом, вдоль широкого, заросшего кустарником оврага, на протяжении добрых пяти верст подпилили с одной стороны деревья. В самом лагере готовили все с особым тщанием. Из колод, обрубков стволов, ветвей, тряпок и старых шкур опытные в воинских хитростях земляне порубежных сел ловко соорудили человеческие чучела, надели на них бурки и кушмы простых войников, плащи и гуджуманы витязей, устроили в самых естественных положениях у костров, возле шалашей и шатров. Люди, казалось, просто спят на воздухе, положив на седла головы, дремлют полулежа или сидя, прислонившись к деревьям. К ночи все здесь затихло; слышалось только тихое ржание коней, жующих овес у коновязей или пасущихся на малых полянках, да негромкая перекличка дозорных. В большом шатре, недавно добытом при взятии мунтянского обоза и раскинутом здесь для господаря, горели масляные плошки — воевода, по обыкновению, не спал.

Наступила полночь, когда от кордона, откуда ждали вестей, трижды крикнула ночная птица, ненадолго примолкла и подала снова голос. Сотни, тысячи воинов, спрятанных вдоль оврага и вокруг лагеря, затаили дыхание, вслушиваясь в темноту. Наконец первые из них уловили неясный и слабый, медленно нарастающий шум; мимо них осторожно пробирались люди — другие сотни и тысячи. Одетые во все темное, в мягкой обуви, молчаливые, враги проскальзывали сотня за сотней в лес, словно мрачные духи ночи. Лишь изредка до воинов Штефана доносилось приглушенное ругательство — с мунтянским выговором или по-турецки — да тихое позвякивание металла.

Темная масса ночных пришельцев в грозном молчании все дальше втягивалась в притихший лес. Наконец дюжина незванных гостей подобралась к стану молдавского воеводы. Разведчики увидели воинов, спящих вокруг угасающих костров, бесшумно и мерно скользящих по границам лагеря сторожей, позвякивание натачиваемой сабли или ножа, похрустывание веток под сапогами боярина, возвращающегося с позднего совета. И подали в свою очередь знак совиным насадным криком, что все идет как надо.

Лавина пришельцев с грозной неотвратимостью подкатилась к шалашам, землянкам и шатрам спящего лагеря, начала накапливаться у его края. И, едва последние догнали своих товарищей, с яростным боевым кличем ворвались в стан. Мунтяне и турки бросились рубить и колоть, как им казалось, спящих, валить палатки на тех, кто барахтался внутри, взрезать клинками бурдюки, беспечно развешанные на деревьях. Но тут послышались уже другие крики — разочарования, бессильной ярости. Под ятаганами и саблями нападающей орды насмешливым стуком отзывались деревянные остовы чучел. Из поваленных шатров в страхе выбегали бараны и овцы. Только из вспоротых бурдюков лилось настоящее, темно-алое вино, словно первая кровь из той, которая должна была в эту ночь пролиться.

Начальники мунтян и турок бросились к середине лагеря, где устроил свое временное жилище воевода. Шатер был пуст; толстые фитили, горевшие в глиняных лампах, освещали только забытый слугами ковер.

И тут над кодрами опять прокатился клич, торжествующий и мощный, боевой клич многотысячного войска, готового к смертной схватке. Со всех сторон на пришельцев с устрашающей быстротой ринулись сотни, стяги, четы войников и витязей, простых ратников, куртян и бояр Земли Молдавской. И заметались не ждавшие натиска, уверившиеся было в своей удаче ночные налетчики. Обрушились мечи и сабли, топоры и палицы, дубины и затейливые дорогие буздуганы; в упор стреляли загодя взведенные самострелы, заряженные тяжелыми пулями аркебузы. Избиваемые хозяевами незванные гости в конце концов сбились в кучу в середине лагеря, начали обороняться по всем правилам. Но бешенно огрызавшаяся толпа была обречена.