Войку, сын Тудора

Вынеся Илиодора, кузнец Кырлан вернулся на шлях, добыл где-то турецкий аркебуз, успел зарядить его и еще на бегу почти в упор выстрелил в роскошно одетого бека, разворотив в стальном нагруднике газия большую черную дыру. Евреин Давид и бородатый монастырский войник, поддерживая друг друга, вырвались из свалки мертвых тел, набросанных ими между двумя пушками, и, сняв ярмо с могучих болгарских волов, впряженных по шестеро в орудие, остриями сабель погнали обезумевших животных на вставших кругом пеших турок, взломав живым тараном испытанный в обороне строй аскеров. Мош Выртос, заслонив собой раненного в руку пана Гангура, отбивался сразу от семерых азапов. И все так же слаженно действовали топором и копьем силач Цопа и князь Александр Палеолог. Поп из Покутья сражался рядом с татарином, белгородский рыбак — с бежавшим из Орды русским. Защитники одной земли, они равноправными побратимами отдавали Молдове свой последний вздох.

Натиск молдавских чет, вал за валом скатывавшихся с холма на дорогу, становился все упорнее. И сражение стало близиться к концу.

Чем больше нападающие дробили парализованное тело турецкого дракона, тем ниже падала стойкость осман. Янычар и спахиев, бешлиев и азапов, отгороженных от своих туманом, из которого появились разъяренные войники врага и сыпались смертоносные удары, все сильнее охватывала безнадежность, а за ней и страх. Аскеры чувствовали себя оставленными Аллахом, покинутыми всеми, заброшенными в мглистых дебрях враждебного мира, сама природа которого восстала против них и поражала их со всех сторон руками свирепых воинов, в слепом тумане скорее похожих на страшных духом, чем на людей.

И тогда малому числом войску Штефана удалось добиться главной цели, поставленной господарем. Молдавские воины столкнули наконец расчлененные части большой турецкой колонны со старого шляха вправо. А справа, прикрытая обманчивым пологом рыхлого снега, захватчиков ждала бездонная топь.

Это был конец.

Янычары из авангарда, все еще скованные смертной схваткой с остатками секейских чет, с поляками, венграми и подошедшими на помощь пешими куртянами воеводы, услышали за спиной растущий, заполнявший собой долину, зловещий стон. Это слились воедино жалобные, яростные, отчаянные вопли утопавших в трясине отрядов, проклятия, предсмертные мольбы о помощи, крики бессильной ярости. Янычары поняли все. Агам и бекам не надо было объяснять, что делать, своим опытным бойцам: янычарский корпус, как единое тело, подался назад и начал отступать. Медленно, тесной толпой отборные воины ислама врубались саблями в туман, не думая о том, свои или чужие гибнут под их клинками. Но старый шлях недалеко от моста сворачивал на запад. Отступавшая вслепую колонна уткнулась головой в болото и под натиском идущих сзади тоже стала в нем увязать.

И тут Сулейман Гадымб, в бессилии слушавший шум несчастливой для него битвы, заметил, что туман быстро тает, слишком поздно рассеивается, падая рваными клочьями под ноги людей и коней. Командующий увидел, что армия его гибнет, а менее чем в версте, распустив по ветру алую хоругвь, к нему скачет большой отряд конных витязей. Это была главная хоругвь армии Штефана, и сам хозяин этой земли — визирь узнал его издалека — несся вскачь во главе четы, грозя сверкающей саблей, чтобы свершить приговор судьбы. Тот самый бей Штефан, которого султан повелел ему, Гадымбу, приволочь за бороду в Стамбул, чтобы бросить к подножию престола вселенной. Командующий горько улыбнулся. Осени его нынче победа, на что была бы ему она? Ведь бей Штефан — он видел это острым взором воина — не носил бороды. Мудрец, однако, не бежит от судьбы, мудрец встречает ее грудью. И, вынув ятаган, Сулейман-паша шагом поехал навстречу конникам молдавского воеводы.

Но уже налетели, закрыли со всех сторон сераскера храбрецы-бешлии, уцелевшие спахии гвардии, телохранители в светлых доспехах. Выросла, словно из-под земли, стена гвардейцев-мунтян, подоспевших на помощь своему господарю. И, отбивая еще занятые боем, не успевшие развернуться навстречу заслоны куртянских чет, закрывая собой начальников от пуль и стрел, последние верные воины вихрем увлекли с собой и Гадымба, и не отстававшего от него Раду. На всем скаку отбиваясь от куртян Штефана, отряд помчался по старой дороге к белевшей вдалеке речке Симле, за которой мунтянское войско, снявшись с лагеря, тоже начало отходить к Дунаю.