Войлочный век (сборник)

Позже ему разглаживают лицо (на снимках, портретах, скульптурных изображениях), исчезают оспины, молодеет кожа, разглаживаются и чернеют волосы, морщины убраны, и лицо наливается внутренним светом. Глаза мудрые и уставшие. Рост все увеличивается, плечи широкие, стройность совершенно античная. Порой он совершеннейший микеланджеловский Давид, только в смазных сапогах, и их блеск зеркален. Одновременно с тем он осенен благородной сединой, плотен, сыт и сед; на юбилейной обложке «Огонька» (номер 52, 1949) его голова в фуражке сияет в вечернем небе и вроде бы освещена прожекторами, но и сама источает свет: лучи расширяются книзу, к земле. Все фотографии, где он малорослый, рябой, темнолицый, коротконогий, притулился к группе более породистых товарищей, уже исправлены. Товарищи стерты и в реальности, и в виртуальности, он один делал революцию, душил врага, возводил плотины на реках, освещал электрическим светом страну, вел народ и так далее; всё сам. Сам и людей убивал. Исчезновение семьи, частной собственности и человека.

Какая насмешка судьбы, что после смерти ему подвязали бороду самого ненужного из марксистов.

Черные лица

Врага надо знать в лицо. Но у побежденного врага вообще не должно быть лица. Самые страшные страницы альбома – те шесть, где лица замазаны. В 1934 году ОГИЗ заказал Александру Родченко альбом «10 лет Узбекистана». Книга вышла по-русски, через год – по-узбекски, а в 37-м пошли расстрелы. Книга стала опасной, и причем опасной для самого Родченко: ведь создавая ее, художник, можно сказать, порождал врагов народа. И вот Родченко берет черную тушь и замазывает лица в собственном экземпляре книги, одно за другим, одно за другим – я тебя породил, я тебя и убью. Пиджак, плечи, воротник, галстук, – а над ними круглая или квадратная непроглядная тьма. Дыра. Провал. И имя вымарано. Только внизу: «… blan hamda proletar… bolgan bolseviklar partiasi…» – мертвый след, подобный узору надписи надгробной на непонятном языке.

Рассматриваю эти зияющие провалы, – а чего там рассматривать, там же нет ничего? – рассматриваю это «ничего» и все менее уверенно думаю о своих собственных желаниях: повалить бы вон тот памятник, замазать бы вон те лица, взорвать бы вон тот домик… Один из зачерненных в альбоме Родченко – Яков Петерс, палач и садист. Народу погубил – не счесть. Расстрелян в 1938-м, замазан тогда же. Этот убийца уж точно заслужил пульсирующую тьму и вечный скрежет зубовный, правда? Да? Да или нет?

Но не мне отмщение и не аз воздам.

Кашин и другие

Много-много лет назад ЮЛ, ВБ, АГ и АС и я ехали на машине из Москвы в Петербург.

Не спрашивайте, почему. Так надо было.

По дороге, где-то на полпути, захотелось выпить. Молодые были. «Отчего и не выпить»? – подумали. Кто за рулем сидел, пить не стал, а остальные заинтересовались этой идеей и зашли в придорожное кафе.

Оглядели полки – время было малокапиталистическое, послекризисное, и ничего хорошего нам предложить не могло. Бутерброд какой-то без божества, без вдохновенья. Что-то ужасное с майонезом. И водка, да, водка была. Но очень опасная с виду.

Такое было время – запросто могли метилового спирту налить. Помрешь, не доехав до Малой Вишеры.

– А вот какая-нибудь получше водка есть? – спросили мы.

– «Вереск Кашина», – не сразу и с неприязнью отвечала продавщица. – Но она дорогая. Элитная.

Ей неприятна была наша разнузданная роскошь, наши олигархические замашки. Мы уточнили цену. «Кашин» стоил 60 рублей. Посовещались. Взяли. Расстались с продавщицей совсем врагами.

Расстелили в сосновом лесу, среди кустов, одеяльце для сидения. Мане, «Завтрак на траве». Разрезали неинтересные бутерброды. Разлили водку по каким-то нашедшимся рюмочкам.

Пригубили. Пить это было нельзя. «Вереск Кашина» был синеватым, жутко вонял сивухой и как-то резко вступал в контраст с кукованием сельских птиц, просвечиванием лучей через листву и другими признаками пасторали, на которые мы, городские жители, возложили уж было надежды. Нехорош был элитный вереск.

К тому же, немедля прилетели какие-то особо крупные комары, накинувшиеся на нас с жадностью и немедленно откачавшие из нас литры крови. А еще из кустов вышла женщина из местных и предложила купить у нее товар. Кажется, это были манометры для измерения давления, но я могу и перепутать. Может быть, это были астрологические амулеты. В те годы тебя могли остановить прямо на улице, в подворотне или вот прямо в лесу среди кустов и предложить тебе что-нибудь нужное. Часы Ролекс, например. Мне целую связку Ролексов предлагал восточный человек на Ордынке, у него в пластиковом пакете их много было.

Короче, Моне не задался.