Воин

Когда Тейт вернулась к своей палатке, там ее ждал Джонс. Он попросил составить ему компанию, и они вместе отправились побродить около лагеря. Тейт рассказала пастору о сегодняшнем утре, проведенном с Гэном, но было ясно, что ее спутника одолевают собственные мысли. Она ждала, пока Джонс сам скажет, что его гнетет.

Прежде чем заговорить, пастор нервно оглянулся, убедившись, что их никто не слышит.

— Впервые чувствую, что могу спокойно поговорить. Они без конца хмурятся и ворчат, если пытаешься раскрыть рот в пути или на привале. У меня уже нет сил, желудок совсем никуда… — Джонс беспомощно махнул рукой. — Боюсь, это не та жизнь, на которую я рассчитывал. Не совсем городская академия. Ты не знаешь, от кого они убегают?

— Ни малейшего понятия. — Женщина покачала головой. — Хотя я рада, что они спасли нас от той другой компании. Но мне кажется, что они сделали это не из чувства гостеприимства. — Встретив недоумевающий взгляд Джонса, она продолжала: — Пока я не могу объяснить все это. Сайла мне очень помогает с языком, и она проявляет большой интерес к названием частей тела — наверное, она доктор или что-то вроде этого. Девушка мне нравится, но иногда может ужалить, как змея. Она без ума от Класа.

— Ты уверена? Откуда ты знаешь?

Не поворачивая головы, Тейт улыбнулась пастору.

— Обычно это бывает так. Я замечаю, что он смотрит на меня. Затем вижу, как она смотрит на него, в то время как он уставился на меня. При этом она — сама ревность, от ее щегольской кожаной повязки на голове до чудных, расшитых бисером сапожек.

— Я тоже видел, как он смотрит на тебя.

— Простое любопытство. Он не воспринимает нас обеих как женщин. Его приворожила Сайла. А это значит, что томные взгляды Гэна, на которые он не скупится для Нилы, еще сработают.

— О Господи! — Пастор медленно покачал головой и опустил ее на ладони.

— Нам ничего пока не остается, лишь не высовываться, — сказала Тейт. — А что вы приметили, пока я разбиралась в этой любовной путанице?

— Сплошные противоречия! Ты говоришь, что стрелы выточены на токарном станке, но наконечники выкованы вручную. Тем не менее они сделаны из отличной стали. А наконечник, который Фолконер нашел на берегу реки, был из бронзы. Та кавалерия, что мы видели, была в шлемах и доспехах. Я начинаю думать, что перед нами какая-то смесь культур, о чем мы и говорили в пещере. Те люди, с которыми мы сейчас, явно кочевники. А вот кавалеристы были из более цивилизованного племени.

— Я тоже об этом думала. Я имею в виду их культурный уровень. Все, кто нам встречались, по нашим стандартам физически нормальны. Но, судя по всему, они и не подозревали о существовании чернокожих людей.

— У выживших групп людей исчезли расовые признаки.

— Похоже, они действительно как-то от них избавились. Когда пастор повернулся к ней, она встретила его легкой улыбкой. Затем продолжила: — Вы заметили что-нибудь в этих людях, что указывало бы на наличие других генов, кроме белых? Заметили?

— Национальные меньшинства оказались просто поглощены, вот и все.

— Да, конечно. Помните вашу шутку, что вы теперь единственный методист на земле. Так, может быть, я — единственная чернокожая на этом континенте.

Успокаивающе улыбнувшись, пастор протянул Тейт руки, пытаясь смягчить ее напряжение, но прямо перед ним оказались горящие глаза негритянки.

— Мне не надо никакого утешения! И снисхождения тоже! Я не потерплю это ни от кого!

Джонс медленно отступил назад.

— Я лишь хотел объяснить, куда делись оба меньшинства. А цвет твоей кожи дает тебе даже некоторые преимущества. Тем более твоя военная подготовка.

Ярость во взгляде Тейт исчезла так же неожиданно и непредсказуемо, как и появилась. На глаза набежали слезы. Но даже сквозь всхлипывания, в ее признании звучал гнев.

— Проклятие, пастор. Я боюсь.

— Я тоже боюсь, Доннаси. Это нормальное…

— Да заткнитесь вы! Мне не нужны ваши чертовы утешения. — Тейт достала из кармана брюк носовой платок оливкового цвета и вытерла им слезы. Через несколько секунд она уже полностью овладела собой и продолжила: — Думала, что все знаю о страхе, что преодолею его. Я врала о криогенной программе, хитрила. Мне говорили, что это опасно, но я обо всем узнала, понимаете? Мне объяснили, что вреда от этого не будет. — Она замолчала и стала наматывать платок на руку. — Я понимала, что это похоже на самоубийство, но ведь все мы должны были умереть в той войне, верно? И уснуть было ничуть не хуже, чем быть заживо поджаренным или позволить извести тебя вирусу, о котором никто прежде и не слыхал. Все называли меня героем, и я позволяла им это. А почему нет? Теперь я здесь, а они действительно умерли, и я ничего не могу поделать. Знаю лишь, что не хочу умирать. Еще раз. Опять.

Джонс медленно провел ее вниз по склону до огромного валуна, с которого видна была ревущая река. Там они простояли несколько минут, пока пастор смог заговорить.

— Я верю тебе, верю всему, что ты сказала. Полагаю, ты просто стремилась выжить. Но вспомни, я тоже вышел из «ясель». И у всех нас есть чувство вины.