Воин Арете

Мы спрятались за кустами, лев был слева от меня, Фаретра – справа. Я спросил, как она оказалась здесь, и, хотя она вроде бы понимала мои вопросы, зато я не всегда понимал ее ответы. Эгесистрат потом поговорил с нею и сказал, что во время боя она упала на землю, а потом спряталась.

Она махнула рукой в сторону коней, вытянула щеки, изображая лицо Иппофоды, и показала мне четыре пальца.

– Значит, твоя царица хочет получить четырех белых коней? – спросил я, ведь Кибела сказала, что коней нужно отдать Иппофоде.

Фаретра утвердительно кивнула, показав пальцем на себя и на меня.

– Ты предлагаешь, чтобы мы с тобой украли этих четырех коней? – Я говорил очень медленно, и, когда я поднял четыре пальца, обозначая слово "четыре", Фаретра закивала.

Я отрицательно покачал головой, указал на коней и нарисовал в воздухе круг, показывая, что мне было ведено привести царице Иппофоде всех коней.

Фаретра, по всей видимости, не поняла меня; тогда я пересчитал коней – их было двадцать пять. Я пять раз показал ей по пять и снова нарисовал в воздухе круг.

Она внимательно посмотрела на меня, покачала головой и пожала плечами.

А я уже рассматривал пастухов. Их было пятеро, все высокородные. Их одежды и сбруя их лошадей сверкали от обилия золотых украшений. У них были мечи и копья, но шлемов они не носили; и лишь один из них был в кольчуге.

Надо было решить, нападать на них прямо сейчас или ждать третьего помощника, обещанного Кибелой. Я знаю, уверения даже самых добрых из богов далеко не всегда совпадают с действительностью; вполне могло оказаться, что третьим помощником должен быть… я сам. Я уже собирался предложить напасть на двоих фракийцев, занятых разговором, когда послышался топот лошади.

Это оказалась Элата, хотя в тот момент я не узнал и не вспомнил ее; она и была третьей. Элата примчалась верхом на отличном гнедом жеребце, и благородные пастухи не могли не заметить ее, однако во Фракии все умеют ездить верхом, и вид тоненькой девушки вряд ли обеспокоил сторожей. Но один все же направил своего коня к нам, видимо, желая выяснить, чего этой всаднице здесь нужно.

Конечно, разумнее было бы выждать и напасть на этого пастуха потом, когда он успокоится. Можно было также Фаретре сесть на гнедого вместо Элаты. Она куда больше подходила для этой роли. Но я поступил иначе. Элата соскользнула с седла, я вскочил на ее коня и ударил его в бока. Это был еще совсем молодой жеребец, но его явно растили как боевого коня, способного носить на себе тяжело вооруженного воина, так что он рванулся с места со скоростью стрелы, выпущенной из лука. И только тут я понял, что Элата его даже не взнуздала!

Это в общем-то особого значения не имело; гнедой жеребец прекрасно знал, что от него требуется. Львиный рык испугал бы любую другую лошадь, но не его; а может, он не испугался просто потому, что уже летел вперед мощным галопом. Мой первый дротик поразил фракийца прямо в грудь и вышиб его из седла. Лев промчался вперед, легко увернулся от копья второго фракийца и свалил его на землю.

Фаретра уже мчалась по полю к священным коням. Коленями и рукой я, вцепившись в гриву, направил жеребца следом за ней; остальные три пастуха были по ту сторону табуна. Как оказалось, с ними нам даже сражаться не пришлось. Они бросили свои копья и бежали, как последние трусы.

Увидев, что Фаретра уже сидит верхом на молочно-белой кобыле, я последовал ее примеру, оставив гнедого, который уже выдохся, и пересев на белого жеребца, самого крупного в священном стаде. На секунду мне показалось, что белый вот-вот сбросит меня со спины – я не знал, объезжены ли священные кони, а укротить взрослого огромного жеребца было бы непросто. Впрочем, конь, хоть и обладал огненным нравом, явно сам желал нести всадника и не думал брыкаться. Он полетел вперед, а остальной табун последовал за ним, как я и рассчитывал. Мы успели загнать всех коней в священную пещеру Кибелы задолго до того, как фракийцы явились туда, требуя вернуть табун.

Таким образом, мы оказались в том положении, которое я описал вначале.

Нас одиннадцать человек; точнее, двенадцать, если считать Полоса. Из них только семь боеспособных – Иппофода, Фаретра, еще две амазонки, Эгесистрат, чернокожий и я. Еще две амазонки тяжело ранены; Элата и Ио ухаживают за ними, и от них вряд ли можно ожидать помощи в бою. Элата драться не будет, а вот Ио вполне может полезть в самое пекло. У мальчика есть праща и небольшой запас камней для нее; он обещал научить Ио, как с нею обращаться.

Когда заявились фракийцы, Эгесистрат выяснил, что позорно бежавший от нас пастух сообщил остальным: священных коней, дескать, забрал Плейстор.

(Я еще пожалел, что льва Кибелы с нами нет – можно было бы снова провести этих фракийцев.) Эгесистрат сказал им, что мы поступили так потому, что желаем получить Эобаза живым и что он лично весьма недоволен намерением царя Котиса принести мидийца в жертву, дабы держать в благоговейном страхе свой народ, а вовсе не для вящей славы Плейстора. Я спросил Эгесистрата, поверили ли ему фракийцы. Он ответил, что, кажется, поверили.

* * *