Воин Доброй Удачи

– Несколько месяцев назад? Да.

Хмурый взгляд Сервы был достаточно насмешливым, чтобы вызвать тревогу.

– И что же?

– Он решил, что это трюк.

– Конечно, он так решил. Зеумцы – упрямые глупцы.

Теперь настала очередь Сорвила нахмуриться. Он чувствовал опасность – скользкое переплетение слов в страсти, страсти в слове, которое предшествовало каждому спору, – и все же он снова нарушил осторожность.

– Лучше быть глупцом, чем рабом, – отрезал он в ответ.

Смелость, казалось, была его собственным убежищем.

Выражение лица принцессы Империи оставалось совершенно невозмутимым, словно она решала, обидеться ей или позабавиться.

– Ты не такой, как другие. Ты говоришь не как король-верующий.

– Я не такой, как другие.

И тут она задала страшный вопрос:

– Но ты ведь веришь, не так ли? Или твой упрямый друг-зеумец лишил тебя веры?

Это предположение было очевидным. Ее отец объявил его королем-верующим, так что он просто обязан был быть таковым – по крайней мере, в тот момент. И снова Сорвил поймал себя на том, что удивляется странной силе, которой богиня и ее обман наделили его. Знание – это была великая крепость, которую Анасуримборы возвели вокруг себя. И каким-то образом ему удалось проникнуть за ворота, в самое лоно своего противника.

Он был нариндаром, как и сказал Цоронга. Он, и только он один, был способен убить аспект-императора.

Ему нужно только набраться храбрости, чтобы умереть.

– Разве сомнение – это так уж плохо? – спросил он, моргая, чтобы собраться с мыслями. – А ты бы предпочла, чтобы я был таким же фанатиком, как и все остальные?

Серва внимательно посмотрела на него – пять ударов сердца пристального взгляда, нервирующего из-за блеска сверхъестественной хитрости в ее анасуримборских глазах.

– Да, – наконец, сказала она. – Совершенно верно, да. Я сражалась с Шауриатом в своих снах. Меня мучил Мекеритриг. Меня преследовали через Эарву Ауракс и Ауранг. Консульт столь же реален, сколь зол и смертоносен, Сорвил. За исключением моего отца, мир не знает более свирепых сил. Даже без Не-Бога и Второго Апокалипсиса он оправдывает кровожадный фанатизм людей.

Ее голос стал, во всяком случае, мягче, когда она произносила эти слова, но напряженность ее взгляда и интонации шокировали молодого короля Сакарпа. Несмотря на все свое очарование и тайную силу, Анасуримбор Серва всегда казалась высокомерной и дерзкой, как ее братья, – еще один ребенок, слишком хорошо знающий о своем божественном отцовстве. Но теперь она напоминала ему Эскелеса и то, как дородный маг прятал свой фанатизм в складках ума и сострадания.

Это была истинная Серва, понял он. Самая серьезная из них. И ее красота, казалось, пылала от этого еще ярче.

Он поймал себя на том, что смотрит на нее, затаив дыхание. Тени от листьев прыгали по идеальным чертам ее лица.

– Не будь дураком, Сорвил.

Она перекатилась на другой бок, чтобы пнуть храпящего брата.

* * *

Ни один маг не был так знаменит, как Апперенс Саккаре, который долгое время занимал высокое положение среди имперских экзальт-министров. Его голос стал живительным для ночных военных советов армии Юга, поскольку он нес в себе как авторитет их аспект-императора, так и обещание тактической проницательности. Как и все последователи школы Завета, он видел Первый Апокалипсис глазами Сесватхи и поэтому мог говорить об их затруднениях с мудростью того, кто испытывал их прежде, причем много раз.

– В Атьерсе, – сказал он, имея в виду знаменитую цитадель Завета, – у нас есть целые библиотеки, посвященные войне против шранков. Веками мы видели во сне битвы прошлого. Веками размышляли о поражениях и успехах.

На великого магистра Вокалати эти речи, однако, не произвели ни малейшего впечатления. Такова извращенность гордыни, что она может заставить человека принять противоречие, пока сохраняется хоть какое-то подобие его привилегии. Кариндусу, который был одним из первых, кто предупредил всех о растущей опасности, теперь стал первым, кто не обращал внимания на зловещие заявления других – и особенно на слова Саккаре.

– Почему ты так говоришь о них? – спросил приглашенный на совет маг Вокалати, и его смазанное маслом лицо засверкало насмешкой. – Они всего лишь скоты, злобные звери, которых надо пасти – с осторожностью, конечно, но все же пасти.