Воин из Киригуа

К жертвенному месту, строго соблюдая ранги, потянулись другие. Совершали обряд по-разному. Царевич надрезал мочки ушей, Ах-Меш-Кук привычным жестом проколол себе язык, старый скульптор исцарапал иглой ската все щеки, чтобы поручить несколько капель, полнокровный Ах-Печ надрезал вену на левой руке и, выпустив целый фонтан крови, гордо огляделся. Не принимала участия в этом лишь Эк-Лоль. С бесстрастным видом царевна глядела на происходившее, и только один раз ее глаза горячо блеснули — когда к стеле подошел наследник тикальского престола.

Хун-Ахау, увлеченный церемонией, не заметил, что правитель куда-то исчез. Вот последний из придворных отошел в сторону, и по мановению верховного жреца к яме один за другим потянулись прислужники. Осторожно опускались на влажную от крови землю расписные сосуды, падали нефритовые бусы, зеленые перья кецаля и красные перья попугаев. Поверх всех богатств был насыпан толстый слой мелких осколков светлого кремня.

Пришла очередь каменщиков. Быстро сыпались с причмокивающим звуком одна за другой пригоршни полужидкой известки. Деревянными лощилами белая масса проворно разравнивалась и разглаживалась… Еще два слоя — и все было кончено — только по иному цвету место, где была жертвенная яма, можно было отличить от остального покрытия площади.

Приближался заключительный и самый важный момент церемонии. Все зрители вытянули шеи, чтобы лучше разглядеть происходящее. Жрецы подбросили в жаровни новые горсти курений — густые извилистые струи черного жирного дыма потянулись вверх.

Вибрирующий голос певца зазвенел над площадью. Мелодия была простой — несколько звуков вверх и возвращение к нижней ноте, но медленный вначале темп песнопения постепенно убыстрялся. Вступил хор, могучими вздохами поддерживая ускоряющийся ритм.

Перед стелой снова появился правитель. На этот раз он был весь увешан драгоценностями, солнечные лучи, попадая на них, ослепительно сверкали. Темные потеки засохшей крови на груди и руках еще более подчеркивали белизну перламутровых дисков в ожерелье и браслетах.

Широко раскинув в стороны руки, владыка Тикаля завертелся волчком, повинуясь звукам музыки и все убыстряя движение. Разлетелись кецалевые перья на высоком головном уборе, плыли поднявшиеся вверх концы набедренной повязки.

Все быстрее и быстрее становился темп, все быстрее и быстрее вертелась перед стелой одинокая фигура. Правитель начал уставать, пот струйками полз по лицу, смывая краску, уставшие легкие шумно втягивали воздух…

— Все старания бесполезны! Он не доживет до конца следующего двадцатилетия! — пробурчал Ах-Печ на ухо Ах-Меш-Куку.

— Все в руках богов! — как всегда тихим голосом отвечал тот.

Резкий вскрик флейт, вопль труб и глухой гул барабанов возвестили о конце священного танца. Правитель застыл неподвижно; в руках у него уже была эмблема верховной власти — доска с изображением двухголового дракона. Позади этой живой статуи бесшумно упала циновка, скрывавшая стелу. Все присутствовавшие склонились в глубоком поклоне. В этот момент повелитель как бы снова восходил на престол Тикаля, получая от богов право на новое двадцатилетие царствования.

На рельефе, блестевшем свежими яркими красками, Хун-Ахау увидел портрет правителя. Юноша теперь понял, что поза человека, стоявшего перед стелой, сознательно повторяла изображение на скульптуре. Тот же поворот головы вправо, расставленные так же ноги, те же украшения и знаки достоинства. Но отец царевны был значительно старше, чем изображенный. И когда они были рядом, это особенно бросалось в глаза.

Строго соблюдая ранги, придворные подходили к царю с поздравлениями. Он уже сменил позу на более свободную, но напряжение и усталость еще явственно проступали на его лице. Он равнодушно выслушивал цветистые выражения преданности, радости и счастья, которые щедро лились из уст поздравлявших. Только один раз его глаза блеснули неожиданным теплом — когда к нему приблизилась Эк-Лоль. Но и ей правитель не сказал ни одного слова; может быть, потому что кругом было слишком много чужих ушей.

Когда поздравления закончились и повелитель отбыл, собравшиеся начали быстро расходиться. Придворные спешили домой, чтобы обмыться и переменить одежды — вечером во дворце должен был состояться пир. Простой люд торопился к ужину и сну — завтра будет снова работа!

Царевне подали носилки, хотя до дворца было недалеко. Хун-Ахау шел сбоку, медленно помахивая опахалом. Он уже предвкушал отдых — даже ему, молодому и сильному, неподвижное стояние целый день под солнцем далось с трудом. Но он не знал, что вскоре ему предстояло показать всю свою быстроту и ловкость.

Сойдя с носилок перед дворцом, Эк-Лоль приказала:

— Хун, иди со мной, ты мне нужен!

Сунув опахало в руки подоспевшего Цуля, юноша поспешил вслед за царевной.

Они прошли галереей нижнего этажа, поднялись на второй. Эк-Лоль шла быстро, как бы стремясь скорее достигнуть своих покоев. Внутри здания было сумрачней и прохладней. Почти никого не встречалось: вся жизнь сегодня была сосредоточена в другом крыле дворца.