— Мое имя Леннар, — сказал рыцарь, когда устал играть с ней в гляделки, — не знаю, откуда ты знаешь меня.
Старуха покивала сама себя.
— Только так, — признала она, — Леннар… Лев.
Она отвернулась и снова принялась готовить что-то на плите, состоящей из выложенной камнями поверхности печи.
Чем дальше, тем больше Леннару не нравился этот дом, но он отлично понимал, что уйти отсюда он не мог.
— Я накормлю вас ужином, — сказала старуха, все еще стоя к нему спиной, — и буду давать целебные отвары твоему галлу. Но прежде чем ты покинешь мой дом, я скажу тебе, в чем состоит твой долг передо мной, и ты исполнишь его.
— Хорошо, — глядя на ее спину, прямую, как столб, Леннар все пытался понять, в чем состоит подвох и что может понадобиться от него старухе, живущей в густом лесу — починить забор или нарубить дров — но ничего придумать так и не смог.
Сигрун сдержала данное слово. Она приготовила тушеное мясо, а Кадану налила бульон. Бред его, правда, усилился в тепле, но в целом все шло своим чередом.
Наутро, когда Леннар проснулся, ее уже не было в избе.
Кадан все еще оставался бледным и по-прежнему спал.
Леннар прошелся по избе, размышляя о том, что делать теперь. Потом, подумав, выбрался из дома и отправился искать колодец с водой.
Набрав воды в кадушку, которую нашел за дверью, он принес ее в дом и, первым делом смочив в чистой воде кончик плаща, отер Кадану лицо.
Стоило ему закончить с этим, как Сигрун появилась в дверях — в руках она несла яйца и ягоды рябины, которые, видимо, ходила собирать по утру.
— Ему не стало лучше, — сказал Леннар.
— Само собой, — ведьма фыркнула, — я же сказала, нужно несколько дней. Не трать силы, воин, с твоим галлом все будет хорошо. По крайней мере, пока он не покинет мой дом. От простуды здесь не умирал еще никто.
— Галлом… — произнес Леннар, взвешивая слово на устах. Кадану оно подходило очень хорошо, — почему ты называешь его так?
Ведьма, уже принявшаяся готовить еду, чуть обернулась и приподняла брови.
— Потому что я родом из тех времен, когда рыжих южан называли так.
Слова ее не сказали Леннару ничего, лишь еще более насторожили его.
— Мы ушли так далеко на север, — спросил он, — что учение церкви совсем не ведомо здесь?
— Почему же… Если я правильно угадала, откуда лежит ваш путь, то вы скорее забрались на северо-запад. Впрочем, я и сама хотела спросить, как вы попали в мой лес.
Леннар внимательно смотрел на нее.
— И откуда же мы идем? — спросил он.
— Догадаться не мудрено, — закончив раскатывать лепешку, Сигрун разбила над ней яйцо, присыпала травой и поставила в печь. — У тебя на груди крест. Значит, путь твой лежит из крепости, что стоит к юго-востоку от наших краев.
Леннар молчал, настороженно глядя на нее.
— Других крепостей храмовников поблизости нет.
— А монастырей? — осторожно спросил Кадан.
— Часовня в деревне есть. А больше до самого берега ничего не найдешь.
Последние сведения немного успокоили Леннара — но лишь слегка, потому как для преследования еретиков церковники требовались далеко не всегда — часто хватало и разъяренных селян.
В тот день разговор так и окончился ничем, но на следующий Сигрун завела его опять.
Кадан к тому времени уже пришел в себя, хотя оставался еще слаб. Он лежал и задумчиво смотрел в окно, потому что говорить ему было больно, но стоило Леннару приблизиться, как начинал цепляться за его руку, силясь притянуть рыцаря к себе.
К Сигрун он никакого интереса не испытал, так что Леннар полностью взял решение на себя.
Расслабленный тем, что Кадан пошел на поправку под бдительным контролем знахарки, он все же решился рассказать кое-что — тем более, что если верить словам Сигрун, забрались они совсем не в ту сторону и теперь вряд ли могли выбраться на нужный тракт. Рассказал ей Леннар и о том, почему покинул командорство. Глаза знахарки блеснули, в них промелькнула боль. Но вслух она не сказала ничего.
— Наш путь пролегает в Париж, — сказал он, — братья по Ордену должны приютить нас там.
— Во-от оно как… — протянула Сигрун, — что же ты ищешь там? Разве плохо было здесь, в северных краях?
Леннар не обратил внимания на издевку.
— Виновата все та же зима, — сказал он, — как видишь, мой оруженосец с трудом переносит ее. К тому же, самые важные дела творятся сейчас там. А здесь, несмотря на гонения, стоит тишина.
— И ты решил забраться в самое пекло, так? — снова усмешка заиграла на ведьминых губах.
— Не совсем так, — просто ответил Леннар, — мои братья могут нуждаться в помощи — и в таком случае я должен оказать им ее.
В тот день старуха не спрашивала больше ни о чем. Леннар подозревал, что если бы она и узнала про письмо, оно никак не могло ее волновать — но все же не хотел рисковать.
Весь остаток дня он просидел у постели Кадана. Чем более приходил шотландец в себя, тем более таинственным становился его взгляд, как будто тайна, которую знали только они двое, так и распирала его. И хотя Леннар опасался, что тот ненароком выдаст их в разговоре с незнакомыми людьми, он все же был рад, что Кадан смотрит так же, как и в первые дни их знакомства. Что на дне его глаз снова затеплилась жизнь.