Вечером мы снова сталкиваемся с Крейгом – на этот раз в прокуренном, темном, идеальном баре. Я с радостью замечаю, что он избавился от всех своих олимпийских чемпионок – ни одной не видно. К этому времени меня уже переполняет уверенность в себе, и я подхожу к Крейгу. Я чувствую, что баланс сил изменился в мою сторону. Крейг отворачивается от новой девушки, затеявшей разговор с ним, и улыбается так, словно ждал меня. Я кладу руку ему на плечо и наблюдаю, как девушка уходит. Я больше не нервничаю. Может быть, я не знаю, чем заняться с золотым мальчиком днем, но ночь не вызывает у меня никаких сомнений. Теперь мелочи – мое лицо и ответы на вопросы – не важны. У нас обоих есть тела, и этого вполне достаточно, чтобы вступить в контакт. Мы танцуем, а потом Крейг спрашивает, не хочу ли я «посмотреть его квартиру». Я соглашаюсь, потому что его квартира – это то самое место, куда мы направлялись с момента первой встречи двенадцать часов назад. Мы берем такси, я знакомлюсь с его соседями, мы уходим в его комнату и спим вместе. Я ничего не помню. Помню лишь, что на следующее утро проснулась довольно поздно и обнаружила себя в постели с этим парнем, который совершенно не похож на моих знакомых. С ним я чувствую себя как дома.
Я просыпаюсь раньше Крейга, и у меня есть время рассмотреть его получше. В горизонтальном положении он столь же неотразим, как и в вертикальном. Это именно та часть нашего общения, которой я так пыталась избежать. Крейг открывает глаза, улыбается и обнимает меня.
– Привет, – говорю я, чувствуя себя весьма неуверенно.
Он улыбается и отвечает:
– Привет.
Потом мы молчаливо решаем, что единственный способ преодолеть неловкость пребывания двух обнаженных малознакомых людей в одной постели – это секс. И мы занимаемся сексом. Как всегда, все получается странно и без близости. Мы встаем, одеваемся, и он везет меня домой. Крейг звонит мне на следующий день, и через день, – и четыре месяца мы проводим вместе каждую ночь.
Мне нравится быть рядом с Крейгом – мне так недоставало его доброты и легкости. Когда я спрашиваю, что ему нравится во мне, он отвечает:
– Ты потрясающая… и не навязчивая. Рядом с тобой я чувствую, что тебе нужен только я. Мне хорошо с тобой.
Именно это он и имеет в виду, но его слова выбивают меня из колеи. Мне хочется сказать:
Незадолго до Дня благодарения я обнаруживаю, что беременна. У нас не возникает никаких вопросов о том, что делать. Крейг везет меня в клинику, и мы молча сидим рядом, рассматривая старые журналы. Мы снова превращаемся в обнаженных малознакомых людей. Крейг искоса смотрит на меня и шепчет:
– Ты в порядке?
Я киваю:
– Да. Все нормально. Со мной правда все в порядке.
Когда мы подходим к секретарше, чтобы заплатить, Крейг достает свою кредитку, но я останавливаю его.
– Нет, я сама.
Я не хочу втягивать его. Я хочу быть независимой. Нам до сих пор неудобно делить ресторанные счета, а уж счет за аборт и того хуже. Суровая медсестра называет мое имя, и я ухожу вслед за ней на процедуру. Процедура оказывается более неприятной, чем я ожидала.
Крейг везет меня домой и открывает дверь в квартиру, где я живу с Даной и Кристи. Я вхожу вслед за ним и позволяю уложить себя на диван и укрыть одеялом. Он садится рядом. Несколько минут мы болтаем о всяких пустяках. Крейг говорит, что его приятель сегодня устраивает большую вечеринку, но он не пойдет, потому что хочет побыть со мной. Мне странно, что он об этом сказал, но я не задаю вопросов.
– Ты должен пойти, – говорю я. – Я в порядке.
Я рассчитываю, что он не согласится с этим безумным предложением. Но он смотрит на меня и спрашивает:
– Ты уверена?
Ответ неправильный. Я чувствую, что внутри все сжимается, но улыбаюсь и выпускаю свою представительницу:
– Все нормально. Можешь идти. Завтра я тебе позвоню.
Крейг приносит мне стакан воды, целует в лоб и направляется к двери. Через окно я вижу, как он уезжает от меня, моего аборта, этого неприятного дня. Его ждет чудесный, гораздо более простой вечер. Я остаюсь одна. От тишины у меня звенит в ушах. Я хочу броситься к своей машине и поехать вслед за Крейгом, но делать этого нельзя. Это моветон – совмещать аборт и вечеринку в один день. Я должна грустить и тосковать. И я сижу в тишине, а Крейг веселится, потому что для него не существует правил этикета после аборта. Он не понимает, что произошедшее случилось с нами обоими. Я впервые задумываюсь: а может быть, Крейг и не такой уж золотой мальчик.