Воин любви. История любви и прощения

Каждый день мы получали сигналы от людей, торгующих простыми кнопками. Маркетологам нужно, чтобы мы верили в то, что наша боль – это ошибка, которую можно исправить с помощью их продукта. Они спрашивают: «Вам одиноко? Грустно? Тяжело? Не думайте, что жизнь действительно печальна и тяжела и все чувствуют то же самое. Нет, это не так! Просто у вас нет этой игрушки, этих джинсов, этой прически, этого компьютера, этого мороженого, этого напитка, этой женщины… Избавьтесь от своего жаркого одиночества с помощью ЭТОГО». И мы потребляем, потребляем, потребляем, но это не помогает. Потому что никогда не получить достаточно того, что нам не нужно. Мир рассказывает нам историю нашего жаркого одиночества так, чтобы мы продолжали покупать его простые кнопки. Вечно. Мы принимаем эту историю за истину, потому что не понимаем, что она отравляет наш воздух. Наша боль не яд, яд – ложь, которая эту боль окружает.

Мы с Крейгом всю жизнь дышали одним и тем же отравленным воздухом. И в процессе мы усвоили ложь: «Вы постоянно должны быть счастливы. Все вокруг счастливы! Избегайте боли! Боль вам не нужна, вы не созданы для этого. Просто нажмите эту кнопку!» В конце концов я успокоилась настолько, что смогла расслышать истину: «Мы не должны быть счастливы постоянно. Наша жизнь тяжела и болезненна. И не потому, что мы живем неправильно, а потому, что она болезненна для всех. Не избегайте боли. Она вам нужна. Она предназначена для вас. Относитесь к ней спокойно. Пусть она приходит и уходит. Она дает вам топливо, которое вы сжигаете, чтобы выполнить свою работу на этой земле».

Я сижу на полу. Я знаю истину. Либо мы позволяем себе чувствовать жар собственной боли, либо от этого жара сгорают те, кого мы любим. Мы с Крейгом всю жизнь отвергали свою боль, но от этого она не исчезла. Отказываясь признавать ее, мы передавали ее своим близким. Я отказывалась чувствовать свою боль – и передавала ее родителям и сестре. Крейг отказывался чувствовать свою боль – и ее ощущали мы с детьми. Но, может быть, Крейг не хотел передавать свою боль мне? Может быть, он не хотел причинить мне боль своими связями со всеми этими женщинами? Наверняка не больше, чем я близким своим пьянством. Мы оба искали простые кнопки, пользоваться которыми научились задолго до нашего знакомства.

Я вспоминаю слезы Эммы за завтраком. Утром она пыталась ощутить свое жаркое одиночество, а я не позволила ей. «Все хорошо, малышка, у нас все хорошо, все хорошо», – твердила я. Я нажимала простые кнопки притворства и отрицания – и учила этому свою дочь. Я реагировала так, потому что боялась, что боль моего ребенка означает мою неудачу. Но если мое умение принимать жаркое одиночество – это Путь Воина, то разве у Эммы не так? Мне больше всего хочется, чтобы Эмма выросла смелой, доброй, мудрой и самостоятельной женщиной. А с помощью чего человек может обрести смелость, доброту, мудрость и самостоятельность? Может быть, с помощью боли? Или борьбы? Неужели я пыталась лишить Эмму того, что может сделать ее женщиной моей мечты? Самыми смелыми из всех, кого я знала, были те, кто бесстрашно шел через огонь и выходил на другой стороне. Это те, кто преодолевал, а не те, кому было нечего преодолевать. Может быть, я, как мать Эммы, не должна защищать ее от боли? Может быть, я должна взять ее за руку и пройти этот путь вместе с ней? Мудрость, необходимая ей для этого пути, скрыта не только во мне. Она заключена в ее борьбе. Если я хочу пригласить Эмму на Путь Воина, то должна прекратить отвлекать ее от жаркого одиночества. Я должна смотреть на нее и говорить: «Я понимаю твою боль. Она реальна. Я ее тоже чувствую. Мы можем справиться с этим, малышка. Мы можем сделать трудные вещи. Потому что мы – Воины».