Воин-монах на престоле

Объявив себя впоследствии всеимперским первосвященником – понтифексом максимусом, или верховным жрецом, нуждавшегося в обновлении культа древних языческих (или, говоря по-современному – «родноверческих») богов, император Юлиан, задумавший восстановить языческое «родноверие» в качестве государственной религии всей отданной ему во власть Римской «мировой» державы, прекрасно понимал, что его восстановление в прошлых, чисто материальных формах невозможно. Необходимо было это «родноверие» преобразовать, улучшить, чтобы создать силу, способную успешно вести борьбу с христианской церковью и победить в этой борьбе. Для этого император решил заимствовать многие стороны христианской церковной организации, именно потому, что был с ней хорошо знаком. Языческое духовенство Юлиан пытался реорганизовать по образцу иерархии христианской церкви. Внутренность языческих храмов была переустроена по образцу храмов христианских. Жрецам было предписано вести в храмах речи и беседы о тайнах эллинской премудрости (по аналогии с христианскими проповедями). Во время языческого богослужения было введено пение по образцу христианского церковного пения. От языческих иереев-жрецов требовалась безупречная, праведная жизнь (включая отказ от посещения цирковых и театральных представлений, столь любимых язычниками, но безоговорочно осуждаемых Юлианом, вслед за ревнителями христианской веры – «ни один иерей не должен присутствовать на распутных представлениях») и щедрая благотворительность. За несоблюдение религиозных требований грозило отлучение и покаяние. Юлиан неустанно призывал подчиненных ему жрецов «праотеческих» богов подражать свойственной христианам деятельной любви к ближнему, в которой он сам упражнялся в юности, подражая своим прежним, христианским духовным учителям и воспитателям. В своих энцикликах (окружных посланиях) август, сделавшийся из христианина «родновером», разъяснял, что все люди – братья, что они должны любить друг друга и друг другу помогать; что необходимо одевать нагих, питать голодных, даже если эти нагие и голодные – враги, осужденные или заключенные. Юлиан неустанно подчеркивал, что и сам поступал так, когда еще не был богат; и все же он никогда не раскаивался в проявленной им щедрости, ибо был за нее вознагражден сторицею. «Кто стал беден из-за даяний своим ближним? В самом деле, я, скажем, часто получал то, что было дадено нуждающимся, из рук богов многократно умноженным, хоть я дурной делец, и никогда не жалел утраченного. О том, что сейчас, я ничего не скажу, ибо было бы нелепо сравнивать пожертвования частного человека и государя, но я знаю, что когда я был частным лицом, это со мной нередко случалось. Например, имение моей бабушки, которым насильственно завладели другие, сохранилось для меня в целостности потому, что из того малого, что имел, я издерживался и делился с нуждающимися». Разумеется, язык всех этих увещаний императора-язычника, в силу понятных причин остерегавшегося ссылаться на Библию и Евангелия, отличался от языка христианских Отцов Церкви. Юлиан по возможности ссылался на соответствующие места поэм Гомера или оракулы солнечного бога Аполлона. Севаст-отступник тщательно избегал выражений типа «милосердие», «милостыня», «любовь к ближнему», предпочитая велеречиво рассуждать вместо этого, в духе греческой философии, о «нравственной обязанности», «братстве» и «человеколюбии». Однако опыт, на который Юлиан ссылался, был явно христианским опытом, и в качестве образца для подражания он проповедовал христианский обычай деятельного милосердия. Юлиан прошел христианскую фазу своей жизни не вслепую, но с широко отрытыми глазами, и с достойной уважения зоркостью сумел разглядеть и запомнить все, что счел необходимым позаимствовать у «галилеян» в качестве эффективного средства, способствующего успеху разрабатываемого им собственного, «старонового», вероучения. Не случайно август Юлиан, став отступником от Христианской веры, решил противопоставить Иисусу, «чужому», «галилейскому» Христу Спасителю, «своего», греческого бога-спасителя Асклепия (у римлян – Эскулапа), сына русого, как и сам Юлиан, солнечного бога Аполлона, всеми силами тщась отыскать в языческом пантеоне бога, помогающего больным и убогим: «Гелиос, промышляя о здоровье и спасении всех, рождает Асклепия – спасителя [мирового] целого»…

Языческое жертвоприношение

Одним словом, чтобы оживить и приспособить к изменившимся условиям жизни восстановленное Юлианом язычество, его царственный восстановитель обратился к тому источнику, который возненавидел всеми силами своей души, хотя и любил его в юности.