Воин-монах на престоле

В рамках религиозного синкретизма своей теософии Ямвлих придавал первостепенное значение халдейской теургии. Он давал его колдовским заклинаниям и магическим формулам, как, впрочем, и волчку Гекаты – покрытому магическими знаками и закрепленному на кольце из бычьей кожи, золотому шару с содержащимся внутри сапфиром, свои собственные истолкования. Еще Прокл пользовался этим знаменитым колдовским средством для подчинения себе природных сил. По любому поводу Ямвлих ссылался на речения оракулов халдейских теургов. С учетом всего этого, начинаешь понимать, почему наш царевич Юлиан был в восторге от философии Ямвлиха, в области же теософии признавал себя преданным учеником своего халдейского тезки.

Барельеф с изображением бога Солнца-Митры (справа), верховного бога Добра и Света Ор(о)мазда (в центре) и бога Луны (слева)

Ознакомившись с содержанием дошедших до нас, фрагментов сочинений Ямвлиха, можно в общих чертах представить себе процесс инициации, или посвящения, царевича Юлиана Максимом Эфесским: таинственные голоса, шумы и шорохи; призывы и возгласы, приводящее в смятение; волнующая душу музыка; дурманящие воскурения; отворяющиеся сами собой двери; движущиеся тени; облака сернистого тумана, пары и ароматы; излучающие свет фонтаны, как бы оживающие статуи, взирающие на царевича, попеременно, то с угрозой, то с любовью и, наконец, улыбающиеся ему, озаренные лучистым сиянием и охваченные пламенем; громы, молнии и землетрясение, возвещающие присутствие Верховного Бога, Неизреченного, Непроизносимого, Несказанного Огня; и, как своего рода finis coronat opus[107] искусно истолковываемые речения оракулов, воскрешающие в памяти внука императора Констанция I Хлора происхождение его династии – дома Флавиев, Русых, Белокурых, Златокудрых, от столь же русого, белокурого, златокудрого бога Солнца. Именно так выглядела, скорее всего, череда чудес, сопровождавших, в рамках неоплатонических мистерий в Эфесе, явление Небесного Спасителя, призвавшего душу Юлиана к возрождению и разогнавшего застилавшего его взор дотоле тучи.

Одновременно или несколько позднее отречение царевича завершилось в митреуме, или митрее – крипте (тайном подземном святилище) культа Митры, перед изображением этого бога-спасителя, исторгающего своим жертвенным ножом живительную, плодородную кровь из раны, нанесенной им символическому быку. Этим объясняется, на взгляд автора настоящего правдивого повествования, непоколебимое мужество, проявленное Юлианом при выполнении его миссии неустрашимого защитника римской Галлии от «варваров»-германцев. Принесенные Юлианом еще до его провозглашения цезарем торжественные клятвы сделали его преданным воином Митры – бога Солнца, Правды, Верности клятвам и Договорам, особо почитаемого римскими солдатами, отождествлявшими Митру не только с солнцеликим Солем-Аполлоном-Гелиосом, но и с Марсом-Маворсом-Квирином[108] – богом войны и военного сословия (аналогом греческого Ареса, или Арея).

При реконструкции мистической сцены, разыгравшейся в крипте Максима Эфесского, автор настоящего правдивого повествования руководствовался не только собственными догадками и предположениями. Их тождественность реальным событиям подтверждается сообщением уважаемого христианского автора, возможно, лично знавшего Юлиана в юности – уже неоднократно упоминавшегося нами святого Григория Назианзина, которое, несмотря на его несомненную предвзятость по отношению к Юлиану, в данном случае, столь же несомненно можно считать надежным, достойным доверия свидетельством: