Воин Огня

— Мне стало мерзко. Это сложно описать словами, но вот представь, что в какой-то момент ты просыпаешься и понимаешь, что превратилась в огромного смердящего слизня… Я испытал нечто похожее. Стыд и ярость в непередаваемой комбинации. Стыд перед отцом и всеми предками, веками вырывавшими у судьбы лучшее положение для страны и рода, которых оказался недостоин даже в самой малой степени. Ярость на себя, за то же самое… Тогда мне повезло — эти чувства оказались достаточны сильны, чтобы достучаться до разума, а у того хватило воли, чтобы не поддаться соблазну утопить проблему в вине и забыться в новом этапе кутежа и веселья. Но я всё равно далеко не гений, гением был Пиандао, который сумел из криворукого великовозрастного балбеса за два года сделать одного из лучших мечников страны. Моя заслуга состоит только в том, чтобы придумать, как заинтересовать его в моём обучении…

— Как ты и сказал, сейчас в это сложно поверить, — с неуловимой издёвкой прокомментировала Азула. — Поверь, я знаю, что такое малолетний балбес, почивающий на лаврах происхождения. Чтобы начать шевелиться, такому мало осознания своего положения.

— Ты слишком строга к своему брату…

— Но ты сразу понял, что речь о нём, — небрежно парировала принцесса. — Хотя, признаю, изгнание пошло ему на пользу.

— И всё же…

— И всё же… — мы сказали это одновременно и одновременно замолчали.

— Говори ты, — раздражённо поправив выпавшую на лицо прядь, скомандовала Азула.

— Меня мало кто боится. Люди боятся того образа, который сами себе придумали. Ты видела — я даже не пытаюсь никого пугать.

— Не смеши, — девушка сделала рукой жест, будто отмахивается от насекомого. — А то я сама не видела, как все начинают ходить на цыпочках, едва ты чуть-чуть разозлишься.

— Это не совсем страх, — неуверенно возразил я, припоминая недавние посиделки после погони за Аватаром. — Скорее, попытки… м-м-м… оказать моральную поддержку.

— Вот именно! — принцесса раздражённо ткнула мне в грудь пальцем, буквально прожигая злым взглядом. — Почему⁈ Как так получилось, что ты, палач с несколькими сотнями, если не тысячами трупов за спиной, гроза всего континентального побережья, безжалостный Вестник, вешающий детей и отправляющий подчинённых гнить в тюрьме, владелец синего пламени, Покоритель Севера и Низвергатель Духа Океана, ты… Как так получилось, что ты пользуешься такой любовью и верностью подчинённых? Что они боятся не твоего гнева и кары, а за твоё самочувствие⁈

— Так… — как назло, нужные слова в голове упорно не рождались. — Вот что тебя волнует…

— Моя собственная мать считала меня чудовищем, — передёрнув плечами, стараясь, чтобы это выглядело небрежно, фыркнула Азула. — Она, конечно, была права, но… — тут голос её подвёл, и плечи на мгновение дрогнули, — всё равно обидно… И я всё ещё жду ответа! — меня вновь ожгли злым взглядом.

Я глубоко вздохнул носом и тяжело опустился на парапет, сев по-турецки.

— Если тебе нужен практичный ответ, то тут всё просто: честность. Сами по себе убийства, жестокость и пытки не страшны — это лишь слова. Явления, целиком зависимые от обстоятельств. Страшными для окружающих, заставляющими презирать и бояться того, кто их творит, они становятся только тогда, когда применяются несправедливо. Повесить своего солдата за то, что он, вопреки приказам, насиловал и убивал мирных жителей — это справедливо и правильно, что признают все, даже его друзья. И наоборот, повесить его же, но за неопрятность в форме и запах перегара во время построения — это уже бессмысленная жестокость. Наказания, как и поощрения, должны соответствовать поступку, а не перекрывать его многократно. Любой человек в глубине души желает справедливости и предсказуемой стабильности, он хочет знать «правила игры», неважно, насколько странными или суровыми они с его точки зрения будут — он хочет их знать. Хочет уверенности в том, что наказание последует только на проступки с его стороны, а на достижения обязательно придёт поощрение. Когда командир делом доказывает подчинённым такой порядок вещей, тогда он будет любим и уважаем, несмотря ни на какую строгость и личные недостатки. И напротив, нестабильность, вечная смена правил, когда сегодня они одни, а завтра уже другие, принесёт командиру только славу безумного маньяка и опасного животного, от которого следует держаться как можно дальше и ни за что не верить ни одному слову. В этом и весь секрет: я просто стараюсь честно оценивать себя и окружающих, не требуя от них невозможного и не давая своим эмоциям управлять собой там, где это может помешать общему делу.

— А каким был бы непрактичный ответ? — Азула села рядом, мрачно глядя в бездну под ногами.

— Ты сказала, что мать считала тебя чудовищем… — даже без прикосновения я ощутил, как её мышцы напряглись. — Меня считает чудовищем добрая половина мира, да ты и сама описала мои, с позволения сказать, славные подвиги, но…

— Если ждёшь, что я переспрошу — не надейся. Говори уже нормально, — сварливо донеслось с боку, хотя мне показалось, что наследница престола всё-таки чуть-чуть расслабилась.