Воин огня

Оптио покачал головой, сетуя на избыточный успех применения столь сильного средства, и забормотал себе под нос так тихо, что лишь тренированный слух Ичивари мог выделить в шелесте слова:

– Но столько сведений! Он бы никогда не рассказал мне и половины без должного поощрения. Наставник подготовил ученика, тот жив, владеет даром ариха и ушел в степь. Война меж племенами неизбежна… Коварный воин племени хакка украл пегого коня, пытаясь отнять у леса удачу, но схвачен и окончил, надо полагать, жизнь у столба боли. То есть война уже началась, жаль, мы не знаем ее хода…

Ичивари покинул каюту оптио, низко опустив голову, глядя под ноги и пряча улыбку, гордый своей изобретательностью. Он в который раз удивлялся оборотной стороне коварства бледных – их готовности верить в нелепое и заведомо ложное, но добытое хитростью и обязательно с немалым трудом.

Суеверный вождь, не покидающий столицу по причине дурных снов, – это глупость. Жена вождя, день за днем поющая колдовские слова над амулетами, призванными ловить сны вождя и испарять из них вред, – это уже слишком даже для оптио, но ведь верит! Слеза самой Плачущей, добытая дедом Магуром из ствола сосны и означающая скорые перемены, Слеза, тщательно скрываемая от света: вдруг почернеет, обещая несчастье?.. Джанори, уцелевший в огне потому, что «я, сын вождя, дал ему подержать нож ранвы». Этот нож теперь хранится под десятком замков и его Алонзо намерен передать ментору в качестве средства надежной и полной защиты от неведомого оружия. Ведь ранвы сами не сгорают, они заговоренные, их ножи тоже… Но самое смешное суеверие, истинный шедевр изобретательности – перья. Оба пера из волос пришлось отдать, оптио ими заинтересовался особо. Ичивари добрел до своей каюты, проследил за тем, как закрывается дверь, с отвращением взболтал выпивку и сцедил из нее огонь, как обычно.

– Вплети одно перо, снизойди до бледной, и родится девочка, вплети два – и жди мальчика, – давясь от смеха, повторил он якобы данные отцом наставления, усердно записанные оптио. И добавил так же тихо, разговаривая с самим собой: – Ичи, ты был в ударе. Ты его потряс. Он намерен предложить ментору перья, чтобы тот подарил их королю. Это, оказывается, наилучшее средство для устранения причин споров о престолонаследии, вот как. Если бы я взялся искать способ победить бледных, я счел бы суеверия и страхи неплохим подспорьем…

Выпив воду, Ичивари лег на пол, прикрыл глаза и стал слушать море. Сперва вблизи, у самого корабля. Потом все дальше, точнее – шире. Асхи отзывался охотно, так, словно ему уже давно было одиноко без общения с открытой душой, без собеседника, пусть и не самого духовно зрелого и опытного. Кто знает, может быть, одиночество ведомо и духам. Как говорил дед? «Закат несовершенен без взгляда людского, ибо только взгляд создает золотую дорожку от самого солнца и до правой души… Прикрой глаза – распадется она бессчетными неупорядоченными бликами света. Открой – снова закат улыбается тебе, человеку. И ты ему улыбнись…»

Улыбка получилась слабая, короткая. Блики света, танцующие перед внутренним взором, оборвались у темной черты. Ичивари распахнул глаза, задышал часто, сердце заспешило, перекачивая кровь и торопя мысли. Там, впереди – берег! Край владений асхи. Конец договоренностей с оптио. За краем океана начинается берег, где сына вождя ждет новый плен, куда более тягостный, уже не дающий надежды на побег. Он почти проиграл невесть в какой раз, поверив в неизменность привычного. Должен был насторожиться сегодня утром, когда Алонзо предложил повторить правила приветствия ментора. Это важно, потому что скоро понадобится.

– Проклятая «живая вода», – процедил Ичивари сквозь зубы. – Я не пью, но запах в каюте сам впитывается в кожу, я дышу им, и я болен… Надо думать. Надо срочно думать, не позволяя себе расслабляться.

Слуга стукнул в стену, завозился, отпирая замок. Поставил поднос с тарелкой и кувшином на доску, укрепленную возле стены и заменяющую стол.

– Лито Диаз ждут через час, просили умыться.