Воин огня

«Слово, смысл которого я забыл окончательно, размышляя, – это «жестокость». Что люди называют жестоким и в каких обстоятельствах? Дарующий добр, это мне внушали с детства. Он учит людей прощению и примирению. Но разве не жестоко это: отказаться от наказания злодеев? От воздаяния, не являющегося местью, но всего лишь дарующего право жить спокойно… И разве не жестоко пытать еретиков и насаждать веру огнем и мечом? Разве не жестоко собирать подати после неурожая, обрекая целые поселки на вымирание? Или закрывать ворота города, пораженного мором, чтобы зараза не покинула его, хотя такое решение погубит многих еще живых, попавших в ловушку стен… Я не знал никогда настоящего смысла жестокости, но и отчета себе в том не отдавал. Здесь, на берегу зеленого мира, которому его жители до сих пор не дали общего и единого имени, я совсем иначе взглянул на жестокость. Люди Сакриды или Тагорры в большинстве своем не жалеют других, но не забывают щадить себя. Их жестокость есть лицемерие, двойственность оценки. Разные гири на весах для своих и чужих… Жестокость зеленого мира страшнее, проще и честнее.

Моя жена, моя Шеула, самое светлое и доброе существо, в котором я не вижу и тени зла, недавно зарезала махига, пытавшегося убить девочку-сакрийку. Зарезала спокойно и уверенно, не меняясь в лице. Вытерла нож и сказала: «Он был бешеный, теперь никому не навредит». И так же спокойно осмотрела свою руку, распоротую до локтя ножом этого обезумевшего от жажды мести существа… Одиночки, похоронившего семью и пожелавшего уничтожить всех бледных. Шеула не жалела ни его, ни себя, ни меня, исполняя то, что сочла необходимым. Мои соплеменники называют это дикостью. Не знаю… Уничтожать целые племена во имя золота – достойно, а убивать отдельных людей – недопустимо. В здешней дикости есть огромная и для меня непосильная жестокость к себе самим. Безжалостность, запрещающая бояться и проявлять страх, быть слабым и прятаться за чужие спины. Каждый из них стоит лицом к миру и смотрит своими странными глазами, звериными, малоподвижными, пристальными. Каждый непредсказуем, как северный медведь. Словно они рождаются взрослыми и в то же время так и не узнают до самой смерти, что в мире существуют добро и зло. Для них нет двух чаш и равновесия, потому что нет тьмы и света. Есть жизнь, величайший закон мира. И они – живут… А я только смотрю и пробую учиться».

(«Размышления о душах

», из личных записей Рёйма Кавэля)