Воин в поле одинокий

Жизнь и впрямь — без ума, оттого-то с упорством маньяка
И хватает за горло… Но только и я — не проста:
И, как зверь, притворяясь подранком, уводит собаку,
Я её увожу в снежно-белое поле листа.

Ну а там всё — моё, там я с каждою строчкой сильнее,

Там я снова в седле, и уже не боюсь ничего.
В чистом поле листа мы ещё повстречаемся с нею,
И почти что на равных посмотрим ещё, кто кого.

Но когда мы сойдёмся, и хрустнут упрямые кости,

И застынет слеза на морозном и хлёстком ветру,
Я шепну ей: «Послушай, мы обе — случайные гости
Во вселенной чужой, на чужом бесконечном пиру.

Громоздятся и рушатся строчек неровные кручи,

И бумажного поля остры ледяные края…
Только мы — горячи. Без ума, говоришь? Так-то лучше.
Так-то лучше, сестрица… родная… голубка моя!»

«Мимо бабок сегодняшних, тёток вчерашних…»

Мимо бабок сегодняшних, тёток вчерашних,
Мимо громких скандалов и тихих обид
Самолётик на тоненьких крыльях бумажных
Прямо над головами прохожих летит.

Он всё выше летит над земными трудами,

Над бескрайней бедой, над безмерной виной,
Над антеннами, крышами и проводами,
Над земной суетой и печалью земной.

Без руля, без мотора, без должной сноровки

В неизвестность запущенный детской рукой,
Он летит — ненадёжный и странно-неловкий,
Обретая в полёте высокий покой.

«Что остаётся, если отплыл перрон…»

Что остаётся, если отплыл перрон,
Сдан билет заспанной проводнице?
Что остаётся? — Казённых стаканов звон,
Шелест газет, случайных соседей лица.

Что остаётся? — дорожный скупой уют,

Смутный пейзаж, мелькающий в чёткой раме.
Если за перегородкой поют и пьют,
Пьют и поют, закусывая словами.

Что остаётся, если шумит вода

В старом титане, бездонном и необъятном,
Если ты едешь, и важно не то — куда,
Важно то, что отсюда, и — безвозвратно?

Что остаётся? — Видимо, жить вообще

В меру сил и отпущенного таланта,
Глядя на мир бывших своих вещей
С робостью, с растерянностью эмигранта.

Что остаётся? — встречные поезда,

Дым, силуэты, выхваченные из тени.
Кажется — всё. Нет, что-то ещё… Ах, да! —
Вечность, схожая с мокрым кустом сирени.