Война

Выстрелом Артема оглушило. Ситников неудачно развернул «муху», и струя выхлопа ударила Артема по затылку. В голове зазвенело, ничего не стало слышно, пороховые газы тошно творно запершили в глотке. Он скатился с насыпи и, зажав двумя пальцами нос, начал продувать уши и сглатывать.

Кто–то потряс его за плечо:

— Контузило? — Голос слышался еле–еле, хотя, судя по интонации, спрашивающий вроде бы кричал.

— Не, глушануло немного! Сейчас пройдет! — заорал Артем в ответ. Его удивил собственный голос — глухой, как в бочке, и слышимый не внутренним ухом, а снаружи. Он снова продул уши, потряс головой. Звон немного поутих, но тугая, мешающая соображать вата в мозгах осталась.

Рядом оказался комбат. Он лежал на насыпи и с остервенением бил по селу, тщательно прицеливаясь в одну точку и что–то приговаривая. Артем подполз к нему, лег рядом и попытался рассмотреть, в кого он там целится. Ничего не увидев, кроме все тех же пустых домов, стал стрелять в том же направлении.

Услышав Артема, комбат оторвался от автомата, толкнул его локтем:

— Ну–ка, вызови мне «Броню».

— Что?

— «Броню» вызови, глупый хер!

Оба бэтээра ответили сразу:

— «Пионер», это «Броня сто восемьдесят пять», на приеме.

— «Пионер», я «Сто восемьдесят второй», прием.

— Товарищ майор, «Броня», — Артем протянул комбату наушники и ларингофон.

— «Броня», «Броня», это главный, — комбат прижал один наушник к уху, — значит, так. Сейчас простреляете село. Первыми — дома перед нами. И чуть влево возьмите, вон туда, где кирпичный особняк. — Он показал рукой на стоявший в отдалении особняк, как будто в бэтээрах его могли видеть. — Затем выдвигайтесь, прикроете нас броней. Начинаем отходить. Всё. Приступили!

Он вернул Артему наушники, приказал:

— Передай по цепочке: начинаем отход. Короткими перебежками — один бежит, остальные прикрывают. И Ситникова приведи ко мне.

Ситников лежал метрах в десяти правее. Артем подполз к нему, по дороге дернув двоих солдат за штанины: «Отходим».

— Товарищ майор, к комбату! Отходим. — Затем, повернувшись к лежавшему рядом пулеметчику, уткнувшемуся лицом в землю, проорал и ему: — Отходим! Перебежками по одному! Передай по цепочке! Слышишь!

Пулеметчик поднял голову, посмотрел на него, ничего не понимая, и опять уткнулся в землю. Его ПКМ молча стоял рядом, за все это время он, видимо, так ни разу и не выстрелил. «Заклинило башню у парня», — подумал Артем и затряс его:

— Эй, ты чего не стреляешь, а? Слышишь меня? Чего не стреляешь, говорю? Ранило, что ли?

Пулеметчик снова поднял голову и глянул на Артема безразличными ко всему, пустыми глазами. «Нет, не ранило» — понял Артем. Ему был знаком этот тупой безразличный взгляд — сломался парень, не выдержал болота. Такое бывает. Вроде только что нормальный был солдат, а смотришь — уже еле ноги передвигает, движется как сомнамбула, наклонив голову, будто нет сил держать ее прямо, а из носа свисает вечная сопля. Сломала такого война. И очень быстро — за день–два — человек опускается и ничему не сопротивляется, апатично принимая все как есть. Такого можно бить, пинать, рвать пассатижами, резать пальцы — он все равно не проснется, не ускорит темпа, ничего не скажет. Это лечится только сном, отдыхом и жрачкой.

Артем снова затряс пулеметчика за плечо, пытаясь расшевелить:

— Ты меня слышишь? Почему не стреляешь, а?

Пулеметчик долго молчал, потом выдал неуверенно:

— Патронов мало…

Артем вдруг почувствовал бешеную злобу.

— Твою мать, ты чего сюда, воевать приехал или хер в стакане болтать?! Очарованный! На черта ты тут нужен со своим пулеметом! А? Патронов у него мало! Солить их будешь, домой с собой повезешь, да? Куда их еще беречь–то, не видишь, война началась! А ну, дай сюда!

Перегнувшись через парня, Артем схватил пулемет, воткнул сошки в землю и одной длинной очередью расстрелял по селу пол–ленты. Потом со злостью сунул ПКМ в широкую, но вялую грудь солдата:

— На, держи! Отходи! И хреначь давай вовсю, у тебя ж пулемет, сила! Так и заткни им вражьи глотки к чертовой матери!

Пулеметчик молча взял у него ПКМ и, так и не стреляя, а волоча пулемет затвором по земле, пополз к лесу. Артем совсем взбесился, хотел пнуть его по заднице, но потом махнул рукой: полудурок.

Пехота на правом краю поляны зашевелилась, стала отходить. Одна за другой там поднимались фигурки солдат, пробегали метров пять–семь и падали. За ними перебегали следующие.

Бэтээры ожили в кустах, взревели движками, выпустив в воздух клубы солярного дыма, затем вылезли на колею и остановились между нашими позициями и селом. Башни повернулись в сторону домов, застыли на мгновение, чуть подрагивая хоботами стволов и словно вынюхивая противника, а потом, выждав секунду, вдруг одновременно заговорили.