Война

До блиндажа осталось шагов пятьдесят. Ступин, не выдержав напряжения, сорвался с блиндажа и помчался навстречу командиру полка:

— Полковник, вы арестованы.

Командир полка с силой оттолкнул Ступина и крикнул солдатам:

— Кого слушаете? Воров! Немецких шпионов! Я — командир полка… Я… я… я не позволю…

И захлебнулся. Какой-то солдат огрел полковника прикладом винтовки по голове.

Он упал. Затем поднялся, выхватил маузер. Два выстрела взорвали тишину оврага. Полковник как-то нескладно хлопнулся назад и покатился с горы…

Цветочный капитан

Военно-революционный комитет заседал в закопченном блиндаже за продолговатым, как пивная стойка, столом.

В дверях стояли обвешанные гранатами часовые. В узком проходе щерился, задрав тупую, точно у бульдога морду, пулемет «Максим». Вокруг блиндажа толпились нетерпеливые представители рот и команд.

Все бойцы могли присутствовать на заседаниях комитета. Всем хотелось знать, что делается на свете и какие решения принимаются комитетом. И вот, чтобы быть в курсе всех дел, от находившихся в окопах рот и команд два раза в день наведывались представители.

С немцами мы братались, обменивали хлеб и сахар на перочинные ножики, зубные щетки, безопасные бритвы, металлические портсигары, карманные электрические фонарики, но держались настороже.

Дружба дружбой, но и о своей территории нельзя было забывать.

Мы лежали с винтовками в руках у бойниц и заградительных щитов, готовые в любую минуту встретить врага.

Каждое решение полкового комитета доводилось до сведения бойцов и для всех являлось законом; Дни проходили в беспрерывных заседаниях, собраниях и митингах. Комитет заседал целые сутки напролет. В блиндаже мы спали (по очереди), ели и снова заседали. Вопросы, один другого важнее, требовали немедленного и коллективного разрешения. Слишком сложна и ответственна была обстановка.

Немало хлопот доставили нам господа офицеры. Они категорически отказались признать новую власть и слышать не хотели о какой-то второй революции. Большевиков они по-прежнему называли смутьянами и врагами родины, увлекшими демагогическими лозунгами русский народ, чтобы погубить его.

Встал вопрос, что делать с господами офицерами, как заставить их признать новую власть и подчиниться всем распоряжениям Военно-революционного комитета полка.

Несколько часов спорили члены комитета, но так ни к чему определенному и не пришли. Трудно было примирить непримиримое. И кто знает, сколько времени еще продолжалась бы дискуссия, если бы не одно событие, сразу показавшее нам, что с господами офицерами нужно держать ухо востро.

Три офицера 4-го батальона — поручик Штакенберг, штабс-капитан барон Клюге фон Клюгенау и подполковник Ашаффенбург — все прибалтийские помещики! — захватили секретные документы, карты, чертежи укрепленных линий, подбили четырех унтер-офицеров и перешли к немцам.

Это было уже слишком.

Измена офицеров, двое из которых командовали ротами, а один — батальоном, так взбудоражила полк, что мы опасались эксцессов, самосудов. Полковой комитет роты буквально завалили резолюциями, требуя ареста всех подозрительных офицеров и предания их народному суду.

В двух ротах солдаты арестовали четырех офицеров, собиравшихся бежать с фронта с казенными деньгами (должны были выдавать жалованье солдатам), приговорили их к смерти, вывели на бруствер окопов и, на глазах у немцев, расстреляли.

В ту же ночь Военно-революционный комитет вынес постановление об аресте наиболее реакционных офицеров, о снятии погон и царских отличий и приведении к присяге на верность трудовому народу всего командного состава полка.

А если откажутся?..

— Как это так — откажутся? Царю присягали, Керенскому присягали, а народу не хотят? Кто откажется, того на цугундер. Значит, враги они наши… Откажутся…

Присягать Военно-революционному комитету офицеры должны были в присутствии представителей рот, в торжественной обстановке. Кроме присяги и целования красного знамени, офицеры должны были дать еще подписку, что они признают советскую власть и будут не за страх, а за совесть выполнять все распоряжения Военно-революционного комитета. После присяги офицерам будет возвращено оружие, и они снова смогут занять свои должности.

А для того, чтобы офицеры не вздумали удрать из полка в тыл, по ротам был дан приказ: следить за своими офицерами.

Через полчаса после решения представители рот разошлись по частям. Одни из них пошли, чтобы привести для присяги в полковой комитет офицеров, а другие, чтобы некоторых из них арестовать.

На место убитого полковника Караганова был назначен командиром полка подполковник Салтыков. Германофил и монархист, он открыто высказывал свои симпатии немцам.

Такой командир полка, чего доброго, мог открыть фронт или сбежать.

Полковой комитет вынес решение об отдаче его под суд.

Арест был поручен мне и Чабану. Уходя, Чабан спросил Ступина:

— От чьего имени действовать?

— Как от чьего? От имени народной власти.