Война

Солнце садилось. Мы прошли оставленную англичанами позицию. В окопе лежало два трупа.

Переночевали в низине; там, среди лугов, струился ручей. Кругом валялись листы гофрированного железа, и мы соорудили из них себе укрытия. Неподалеку оказался брошенный английский лагерь с островерхими палатками. Солдаты из отделения Хенеля притащили одну такую палатку, прихватили новые шинели, ботинки, бритвенные приборы. Палатку они тоже решили оставить себе.

— Если хотите ее таскать, — сказал я, — мне что.

Они, верно, полагали, что у меня отыщется для нее местечко на пулеметной повозке. На следующее утро они ее бросили.

По узенькому мостику, сооруженному из подручного материала, переправились через маленькую речку. Там, на крутом берегу, лежали трупы шотландцев в коротких юбочках. Башмаки и носки с них были сняты. Многие из моих людей уже носили хорошие английские шнурованные сапоги. Слева от дороги стояла покинутая батарея, и валялись трупы французов.

Мы снова переночевали в траншее; с подветренной стороны натянули в два слоя палатки.

Этот район мы разгромили год назад. Я думал, что французы снова застроили его. Но здесь никто больше не жил, поля не были возделаны.

Мы подошли к району битвы на Сомме. Окопы заросли, проволочные заграждения заржавели. Даже дороги не были восстановлены.

В развалинах одного селения мы стояли два дня; дул пронизывающий, ледяной ветер. Вдали, километрах в двух от нас, был виден мертвый лес Буррэн, где я был ранен в шестнадцатом году.

День спустя мы двинулись по хитросплетениям окопов Соммы и снова разбили палатки. Наткнулись на павшую лошадь. Все набросились на нее и стали ножами отрезать куски мяса.

Стемнело, пошел дождь. Я лег в палатке.

— Снять палатки! Строиться на дороге!

Непроглядная темень. Дождь льет как из ведра. Ругань. Где мои отделения? Я начал звать.

Наконец подошел кто-то:

— Отделение Хенеля построено на дороге!

— Готовы вы наконец? — закричал на меня Трепте.

— Кого вы имеете в виду? Это я, Ренн.

— Вот проклятая темень! Видели вы кого-нибудь из моих людей?

— Нет, я сам ищу.

Через три четверти часа рота стояла на дороге. Но не хватало троих, в том числе Лейзера. Скорее всего они воспользовались суматохой и дали деру.

Ламма нигде не было. Дождь поливал нас нещадно.

— Где штаб батальона? — то и дело спрашивали командиры рот.

— Дерьмовые порядки! — выругался кто-то. — Опять бригада подняла нас по тревоге, нет чтобы спокойно отдать приказ.

— А какая разница?

— Какая разница? Теперь мы проторчим часа четыре под дождем, когда-могли бы спать!

— Что ж, можно снова разбить палатки.

— Да, куда как весело — в эдакой-то темнотище! А потом залезть под крышу и улечься в грязь!

Мы продолжали стоять, и на нас лило. Вернулся Ламм и стал перед строем.

— Завтра с утра наступаем?

— Мне это не известно.

Опять все умолкли. Дождь все лил и лил.

К полуночи мы наконец двинулись. Дождь прекратился. По небу ветер гнал большие, белые облака; сквозь них иногда проглядывал месяц. Облака шли со стороны моря. Мы миновали несколько деревень. Временами по полям пробегал свет луны. Я все чаще думал о море, к которому мы, может быть, подойдем. Какое оно — море?

IV

Медленно наступал пасмурный рассвет.

Мы маршировали по большой и, казалось, богатой деревне. Выйдя из деревни, свернули направо, на роле со светло-зелеными всходами озимых, и там откопали мелкие укрытия, чтобы лечь поспать.

— Сегодня идем в наступление, — сказал Ламм. — Нужно выделить резерв командиров, чтобы не потерять всех при первой атаке, как это обычно бывает. Из командиров взводов я назначил Тренте. Из твоего взвода может остаться Хауффе.

Подошел Хенель:

— Тут мои люди принесли тебе бутылку красного вина.

— Пусть выпьют сами! — сказал я. У меня совсем не было охоты пить перед наступлением, да еще с утра.

— Не-ет, у них много и так, и они не станут пить, если ты не выпьешь.

— Ну, хорошо, спасибо вам, — сказал я и решил распить ее с Вольфом и Функе. Но у них тоже оказались бутылки. Я налил себе в кружку. Вино было тяжелое — так, по крайней мере, мне показалось. Впереди кружили маленькие французские аэропланы и постреливали сверху из пулеметов — иной раз в нашу сторону. Но мне это не представлялось опасным. Я допил бутылку, положил ранец под голову, укрылся и заснул в моем длинном, узком окопчике.

Проснувшись, я услышал:

— Что ты тут делаешь с лошадью?

— Фельдфебель послал меня сюда, потому как пойдем дальше.

— Пойти-то пойдем, да пойдем в атаку, — засмеялся Вольф.

— Вон оно что? — Он удалился вместе с лошадью командира роты.

Я огляделся. Все укладывали ранцы.

— Господин фельдфебель, через десять минут все должны стоять, — сказал Функе.

Я быстро встал, скинул шинель и уложил свой ранец.

Мы направились к другим ротам батальона. У меня сильно распирало мочевой пузырь. Это от проклятого вина. Но я не хотел выходить из строя перед всем батальоном. Тут же сказали бы: «Гляди, обмочился со страху!»

Кругом части готовились к нападению, никто и не думал маскироваться. Светило солнце.