Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах

Ростопчин при звуках боя с передовых постов и видя приближающегося неприятеля, вошел во дворец, пригласив всех сопровождать его. Каждому из нас дали горящий факел <…> По мере движения вошедших каждый апартамент зажигался, и через четверть часа все превратилось в одно пылающее месиво. После сего Ростопчин пошел к конюшням, которые сразу же загорелись, и, остановившись, созерцал всепожирающее пламя».

* * *

Потрясающая по своему трагизму картина…

А теперь продолжим цитирование воспоминаний Роберта Вильсона о пожаре Москвы:

«С наступлением темноты в нескольких кварталах вспыхнули пожары. Почти одновременно запылали десять тысяч лавок на рынке, казенные магазины фуража, вина (тринадцать миллионов кварт), водки, воинских припасов и пороха.

Никаких средств тушения не нашлось — ни пожарных экипажей, ни даже ведер для воды. По приказу Ростопчина все было уничтожено или увезено». Далее британский генерал рассказывает:

«Пожар Москвы с пожирающей яростью объял весь город, превратив его в сплошной океан огня. Все дворянские дома, все торговые склады, все общественные здания, все лавки, все, что только могло гореть, пылало, словно околдованное каким-то заклятием <… >

Двести-триста русских, заподозренных в поджогах, были казнены, но пожары продолжались с неослабевающей силой.

16-го от жара и летящих головешек стало невозможно находиться в Кремле, хотя он и не горел. Наполеону пришлось перенести свою главную квартиру в Петровский замок на Петербургской дороге. Он возвратился только 20-го, когда сильный дождь погасил пламя, сохранив всего лишь десятую часть города и те запасы продовольствия, кои сберегались в подвалах уцелевших домов. Впрочем, оные могли составить для неприятеля лишь весьма скудную помощь».

Потом Роберт Вильсон задается вопросом: «Кто предложил поджечь Москву и руководил сим действом?» Отвечая на него, он пишет:

«В то время было удобно хранить молчание и приписывать самому неприятелю ужасное сие деяние, дабы возбудить противу него гнев народа; но, с другой стороны, не менее авантажной представлялась и собственная роль в глазах всего света, как героических патриотов.

Губернатор Ростопчин оказался в щекотливом положении. Он не мог ни отрицать сего дела, ни признаться в нем. Предыдущие заявления его о таковом намерении <…> увоз или уничтожение всех пожарных машин и средств, освобождение нескольких сотен преступников и составление из них шаек под руководством начальников — все это создает впечатление, что Ростопчин был зачинщиком и соучастником сего деяния».

* * *

Но на самом деле все было не так просто, и графу Ростопчину не удалось осуществить свой замысел в том виде, в каком он был задуман.

На самом деле он планировал все несколько иначе. Как отмечает А. Г. Тартаковский, «изначальный замысел Ростопчина состоял в сожжении Москвы до вступления в нее французов — с тем, чтобы не дать им сколько-нибудь долго продержаться здесь, выдворить их отсюда и таким способом ускорить развязку войны».

Кроме того, этим актом он хотел возбудить в народе «общее рвение», и для этого он был готов на самые крайние меры.

Русский народ граф Ростопчин считал тупой и нерассуждающей массой, «податливой на всякую провокационную уловку, но не способной на осознанное чувство и самостоятельное патриотическое действие». В связи с этим он «всерьез полагал, что оно может быть возбуждено только извне, властью посредством какого-либо чрезвычайного, превосходящего все мыслимо возможное, акта. Демонстративное истребление Москвы перед лицом вторжения в нее неприятеля и являлось, на его взгляд, таким именно актом»[47].

Однако помешал Ростопчину в его планах… новоиспеченный фельдмаршал М. И. Кутузов, который отводил Москве в своих стратегических соображениях совсем не ту роль, какая была уготована ей Ростопчиным.

Как мы уже знаем, он лишь 1 (13) сентября окончательно решил оставить Москву. А решившись на это, он задумал оторваться от численно превосходившей его наполеоновской армии. А для этого, в свою очередь, ему нужно было не просто продолжать отступление, а отступать именно к Москве и через Москву, ибо лишь вступление сюда Великой армии вызвало бы задержку в ее наступательном порыве.

Известно, что после Военного совета в Филях Кутузов сказал своему ординарцу А. Б. Голицыну:

— Вы боитесь отступления через Москву, а я смотрю на это как на Провидение, ибо она спасет армию. Наполеон подобен быстрому потоку, который мы сейчас не можем остановить. Москва — это губка, которая всосет его в себя.

Исходя из этого, становится ясно, что замысел Ростопчина — предать Москву огню — коренным образом противоречил планам Кутузова, путая все его стратегические карты.