Война. 1941—1945

Я знаю, что военному корреспонденту часто не хватает перспективы: он в гуще боя. Как солдат, он видит только такой-то участок, таких-то людей. Весной 1944 года читатель пресыщен эпизодами, он жаждет обобщений, эмоциональных выводов, мысли. Но вспомним первый год войны. Тогда всего нужнее было слово, и слово себя оправдало. Евгений Петров помог стране и миру увидеть бои за Москву. Он знал, что значило взять Медынь и Юхнов, и он сумел об этом рассказать. Он погиб, возвращаясь из Севастополя, и его имя чистейшего человека, веселого писателя и смелого солдата осталось связанным с севастопольской эпопеей. Борис Горбатов писал тогда романтично, приподнято и в то же время искренне. Мы увидели горе Юга и человека, который стоял насмерть. Север ожил в очерках Константина Симонова. Север был как бы символом неуступчивости и непримиримости. В дни обороны Москвы народ зачитывался очерками Евгения Кригера. Нужно съесть с войной пуд соли, чтобы разгадать войну, а соленая у войны соль… Василий Гроссман просидел в Сталинграде все время, пока длилась беспримерная оборона этого города; и он сумел показать скромных людей, которые стали героями, подвиги, близкие древним мифам и неотделимые от сердечной чистоты, простоты вчерашних учителей, рабочих, инженеров, агрономов, крестьян.

Когда военный корреспондент — писатель, прозаик или поэт, он невольно думает не о самом событии, но о его участниках. Корреспондент «Красной звезды» Олендер страстно любил поэзию. Я помню, как в приднепровском селе он читал мне стихи… Это был человек с большой военной культурой. Он видел в войне творчество, он прислушивался к дерзаниям, рутину он ненавидел и в поэзии и в тактике. Он был фанатичным тружеником. Его статьи, подписанные псевдонимом полковника Донского, помогли многим молодым командирам разобраться в наступлении. Без малого три года проработал, точнее, провоевал Олендер, прошел с армией от Сталинграда до Западной Украины и погиб, как солдат, от пули.

Лев Иш был мирнейшим газетным работником: он правил статьи других. Однажды ночью ему принесли корреспонденцию из Ельни: это было осенью сорок первого. В очерке Иш увидел свое имя: корреспондент рассказывал, как немцы зверски убили отца Иша. Он не мог больше править статьи; он потребовал, чтобы его послали на фронт. Он хорошо писал; но на фронте он мечтал о другом: о судьбе солдата. Он оказался в осажденном Севастополе; за десять дней до смерти он писал другу: «Я с завистью вижу, как другие стреляют в немцев и могут это делать не раз в месяц, а каждый день…» Лев Иш и до того ходил в разведку. Настали трагические дни. На мысу последние герои Севастополя еще сражались. Среди них был Лев Иш; он погиб с винтовкой в руках.

Писатель Гайдар был великаном с детской душой. Окруженный немцами, он ушел к партизанам. Он погиб с партизанами и погребен на берегу Днепра. О нем писали его боевые друзья: «Это был человек беспримерной храбрости…» Писатель Крымов, оказавшись в окружении, боролся до последнего часа. Его письмо жене сохранил украинский крестьянин. Письмо, написанное осенью 1941 года, полно верой в победу, и есть на этом листке кроме слов кровь писателя-воина.

Бесстрашно работал фотокорреспондент Калашников. Скромный и смелый человек, он погиб недавно у Севастополя. Он всегда рвался вперед: не ради славы, — он хотел, чтобы народ видел героику войны.

Далеко от Москвы до степей Молдавии, до болот Полесья. Когда московские газеты приходят на передний край, они кажутся журналами, у них нет больше ни первой полосы, ни четвертой — новости уже известны фронту: там своя печать. Под артогнем майор пишет передовую. Ночью при свете коптилки капитан составляет заметку о бое, который только что кончился. По радио принимают сводку, телеграммы. Утром газеты «За родину», или «На разгром врага», или «Сын отечества» прочитают все бойцы. Они узнают, что произошло на огромном фронте от Баренцева моря до Румынии; они узнают также, что бойцы гвардии майора такого-то заняли Безымянную высоту, и что сержант такой-то при этом уничтожил девять немцев; они узнают о воздушных бомбардировках Германии, о возрождении Донбасса, о борьбе солдат Тито. Они увидят портрет любимца роты и стихи, написанные известным поэтом, а может быть, мечтательной связисткой.

Я привез в одну армейскую газету американского журналиста Стоу. Он побывал на пяти войнах, изъездил весь свет. Он стоял, очарованный, перед девушкой-наборщицей. Стоу видел линотипы и ротационные машины газет с многомиллионным тиражом, но он сказал мне: «Это самая изумительная газета мира…» Может быть, он почувствовал, что за бледной, серой краской скрыта кровь?..

Я видел, как делали газеты на фронте, как набирали их под обстрелом и корректировали полосу, когда наверху кружил другой «корректор» — «рама»… Журналисты пишут в морозных землянках, на болотной кочке, пишут стоя и лежа. Пишут — как воюют. Такой печати не было и нет ни в одной армии мира; и если наши журналисты гордятся Красной Армией, то наши воины вправе гордиться фронтовыми журналистами.