Война 2017. Мы не Рабы!

Оккупационный корпус признал опыт использования школьников как живого щита положительным и рекомендовал к повсеместному внедрению. Вот что значит, маленький просчет. Установи ты радиовзрыватели или проводные, и не было такого провала. Ну, увидел, что атаковать колонну не имеет смысла — дети погибнут. Отмени операцию. Подожди, как колонна пройдет, а потом спокойно снимай фугасы. А тут они были поставлены на автоматику. Вот и получается, что как бы не старались современные теоретики и стратеги ведения боевых действий свести до минимума участие в боестолкновении личного состава, зачастую оказывается, что без этого не обойтись. В противном случае это ведет к гибели невиновных.

И снова, снова, еще раз проговорились различные варианты, вплоть до того, что будут привлечены для разгрузки школьники старших классов или студенты.

Были разработаны различные страховочные варианты сворачивания операции без потерь среди нас и мирного населения.

Хотя некоторые горячие головы орали, что "лес рубят — щепки летят"! И приводили в пример опыт Благовещенска, когда при штурме города китайцами были взорваны фугасы. Да, уничтожили много китайцев. Но уничтожили половину города и треть его жителей. И что? Китайцы все равно захватили, пусть со значительными потерями, но захватили. Теперь они восстанавливают город под себя. Местное население растерзано. Пропаганда им промывает мозги, что они вынуждены так себя вести в интересах безопасности, в первую очередь, в интересах местных аборигенов. Местное подполье — это оголтелые фанатики, котором наплевать на своих земляков. И обыватели поверили, сами бегут и сдают соседей, которые, по их мнению, участвуют в сопротивлении.

Не готов я применять тактику "выжженной земли", если мои сограждане попадают под удар. Не готов… Как в далеком 1941 году отходящие войска поджигали поля, хлеб, чтобы он не достался врагу. Будучи школьником, курсантом я был твердо убежден, что так и надо делать… А сейчас… Наверное, старею, становлюсь сентиментальным, не могу я так…

Смотрю на молодежь. Они горячатся, рвутся в бой. При этом готовы положить свою голову в этом бою, и своих людей уложить штабелями. А это еще не последний бой. Не тот самый, в котором надо отдать все ради победы. Не решающий, не ключевой. Не штурм Берлина… Хотя и без вот таких многодневных побед, без многочисленных подвигов в каждом бою, не было бы и того самого — легендарного штурма Берлина. И не было бы Знамени Победы над Рейхстагом.

Опять же, меня учили, и сам многократно убеждался, что подвиг — расплата за чью-то ошибку, за чью-то оплошность… И вот сейчас пытаюсь донести до присутствующих, что нельзя оплошать, нужно продумать все до мелочей, предусмотреть все развития событий, чтобы людей сберечь. Организовать бой и управлять им таким образом, чтобы гонять противника. Не давать ему помнится. Чтобы они бежали в одну сторону, что, вроде, там безопасно, а потом там устраивать подрывы, открывать шквальный огонь. Чтобы в случае прибытия подкрепления с воздуха, десанта мы могли полноценно уничтожить и свежие силы врага.

Я посмотрел на часы. Уж сидели, склонившись над картой пять часов. Всё, хватит на сегодня. Каждый получил конкретную задачу, которую он должен исполнить до мелочей. В случае провала каждого может последовать провал всего. Разработали систему резервирования. Посмотрим…

Иногда после таких длительных совещаний, доставали спиртное и пускали по кругу, но сегодня так все устали, что даже и мысли ни у кого не было выпить.

Мы с Иваном проводили всех, открыли окна и двери настежь, настолько было прокурено, заварили чай.

Я ждал, когда чай остынет, Иван налил в блюдечко, и, вытягивая губы дул, неспешно отхлебывал. Внимательно смотрел на меня.

— Ну, что Николай Владимирович, много интересного увидел, узнал из общения?

— Что имеешь ввиду?

— Народ тебя слушает.

— Он и раньше слушался. И что?

— Не то. Раньше он прислушивался, а сейчас — подчиняется. Ты всем и каждому разжевываешь, что нужно ценить жизнь каждого бойца, и жизнь каждого обывателя. Что этот человек может оказаться отцом, матерью, ребенком каждого из присутствующих. А также по одной простой и ясной по причине, потому что он — свой. Наш. Родной. Что он из России. И больше не подлежит обсуждению.

— Это очевидно и банально. — я поморщился — Нашел о чем говорить. Прописные, азбучные истины. Все, давай, спать. Наутро работы много.

— Может, на улицу выйдем, воздухом подышим, пока комната проветрится перед сном. — Иван накинул куртку.

— Идем. — согласился я.

Вышли. Звездное небо от края до края раскинулось перед нами. Стони галактик, иных вселенных, сверкая, переливаясь неведомым светом, мигали нам.

Я закурил, глядя в эту неземную красоту.

— Иван, а когда ты последний раз смотрел в небо?

Миненко скептически глянул в небо одним глазом.

— Сейчас смотрел, и что?

— И что ты там увидел?

— Небо без облаков. Значит, ночь будет холодная, надо окно закрыть перед сном, а завтра осадков не будет, Авиации не видно, осветительных ракет, бомб, мин тоже не видно, значит, выспимся. — Иван недоумевал.