Война

– А тот, придя к власти, решил, что больше с нами не дружит. – вздохнув, подытожила девушка.

– Да, риз Эммерхейс в течение короткого времени изменил политический курс в отношении Альянса.

Самина поерзала на краешке стола, что-то припоминая. В тяжелые для науки времена ей не хотелось оставаться скептиком. Но и к чему приводит лишний оптимизм, она недавно узнала на себе. И все же не смогла обойти стороной эту тему:

– В школе нас учили, что в своё время их развитие сильно переоценили. Вспомните, ходили слухи – уж совершенно невозможные – что среди имперцев живут… м-м… диастимаги. Якобы они могут лечить без лекарств и инструментов.

– Переоценили? О, едва ли. Деточка, ты же видела их робота, его даже издалека не сравнить – да вот хоть с твоим ассистентом.

Самина рассмеялась и кивнула.

– Аспер просто неудачная модель. Я согласна, он достиг уровня развития кошки, и это потолок, ибо максимум, на что он годится, – поймать мышь.

– Вот именно. А романтичное слово «диастимагия» выдумали журналисты. Им не терпелось придать научным фактам туманный ореол. На самом деле это не волшебство. Просто некоторые люди в Империи обладали настолько развитой способностью к эмпатии, что при должном старании и определенной доле удачи могли научиться программировать нано-роботов внутри себя. И запускать их в тело пациента. Вообще «диастимагия» – широкое понятие: среди них не только лекари, есть боевые диастимаги, активные, пассивные… их пантеон обширен. Но это – один человек на миллиард! Обычно они скрывают такие способности от чужаков, это естественно, и пользуются ими крайне редко.

– И были свидетели таким исцелениям?

Шиманай неопределенно повел плечом и пощупал носком ботинка ножку термошкафа, где в страхе затаились склянки.

– К сожалению, передаю тебе это слово в слово от знакомого-приятеля-троюродного-дяди-внучатого-племянника-соседа, который поклялся и все такое.

Тишину лаборатории взорвали грохот и звон стекла: профессор ничего не мог с собой поделать и одним махом опрокинул на пол весь шкаф.

Киборг принялся бормотать извинения, но выглядел при этом абсолютно счастливым. Самина же будто не слышала ничего вокруг. Она ходила по кабинету, кусая губы.

– У меня идея. – объявила она. – Профессор, я все-таки пойду к Харгену. Он должен ещё раз поговорить с императором. Понимаете, андроид отказался выдать ему военные тайны империи, что не удивительно. Вообще не представляю, на что отчим надеялся… ну, да не в этом суть. Но сведения по медицинской части нейтральны и никоим образом не вредят Ибриону. Так?

Профессор опустил голову на грудь и замер в тишине. Дальнейшие слова дались ему с трудом.

– Слушай, девочка, я рассказал тебе о превосходстве их науки не для того, чтобы потешить пустыми надеждами. Император не врач, откуда ему известны тонкости биотехнологий? Но и это не главное. Что твой отчим предложит ему взамен? Он не отступится от галактики Миу, и он уж точно не готов отдать Империи нашу магнетарную цепь. Ни за какие миллионы больных и зараженных.

– Но, возможно, Харген пообещает роботу свободу взамен информации, – Самина готова была горячо отстаивать свою идею, и сейчас ее голова работала как никогда ясно – Или улучшение условий плена. Смотря, каких успехов мы добьемся с его помощью. Может быть, он даст нам крайне мало, я согласна. Да, последние два века он занимался экономикой, политикой и войной. Ну, возможно, ещё дворцовыми интригами, охотой и казнями. Но ему, – черт возьми, это число не укладывается в голове, – ему пятьсот лет! Вы понимаете, что наше положение настолько отчаянно, что я буду рада и крупице новой информации?

– Ладно. Звучит, пожалуй, убедительно. – эффект от погибшего шкафа еще не выветрился и поддерживал у профессора благостное расположение духа. – Повтори это в присутствии Харгена, и у больных уроборосом, быть может, появится один шанс на тысячу. Да и председатель сохранит под собою кресло: кто знает, на что способен миллион отчаянных людей, обреченных на смерть?

– Поговорю с отчимом завтра утром, он сейчас на срочном военном совете.

– Вот и отлично, – профессор встал, потирая руки, и перешагнул останки шкафа. – Отдохни сегодня, ты зря вышла на работу так скоро после крушения.

– До того, как Вы здесь все разбомбили, Шиманай, я считала лабораторию своим вторым домом и почти не уставала. Но я обязательно отдохну вечером – мы с Бензером идём в «Баламут».

– О. Ого. Кстати, а что это за нелепый запрос на смену экспериментального материала? Висит в системе с утра.

– Ну, как Вам сказать. Не хочу больше работать с млекопитающими, жалко их. Амфибии скользкие, с ними трудно. И с рептилиями загвоздка: если договоримся с Железным Аспидом, это будет не политкорректно.

– А, вот оно что. И на кого думаешь поменять мышей?

– На членистоногих. Не то, чтобы их было не жаль… – Самина задумчиво втянула воздух и цокнула языком, – О, да кому я вру, я их боюсь смертельно, поэтому нет. Не жаль.

Кафт ехидно скривился:

– Забавно. Надо при случае упомянуть об этом новому безопаснику – как его… Бритцу, кажется.