Война

Жеральдина глубоко вздохнула. Она выглядела изумленной, но, как бы там ни было, все равно властительницей мира. С улыбкой она щурилась на солнце.

— Да, — рассеянно ответила она, — конечно.

И они пошли в обнимку к тени, но, сделав длинный шаг, она остановилась, оглядела меня, широко расставив ноги — солнечные лучи падали прямо на нее, — и крикнула так, словно экзотическая птица пропела:

— Спасибо за апельсин, сеньор.

На этот раз она не назвала меня соседом.

Едва обратившись ко мне, она сразу поняла, что я не в лицо ей так пристально смотрю. Она поняла, что мои глаза, словно водоворот, полный неведомой силы (так, верно, она подумала), страдая, устремились вниз, к приоткрытой сердцевине, к другим устам, готовым заговорить самым интимным тоном. «Ну, смотри на меня, — кричали другие ее уста, кричали, несмотря на мою старость, а может, именно из-за нее, — смотри на меня, если смеешь».

* * *

Я старый, но не настолько, чтобы вообще меня не замечать, подумал я, спускаясь по приставной лестнице. Жена уже поджидала меня с двумя стаканами лимонада — обычным приветствием, которое готовила нам по утрам. Она посмотрела на меня высокомерно и печально.

— Я знала, что когда-нибудь они над тобой посмеются, — сказала она. — Шпионишь каждое утро, и не стыдно?

— Нет, — сказал я. — А чего мне стыдиться?

— Самого себя, в твои-то годы.

Мы молча выпили лимонад. Мы не разговаривали, как обычно, о рыбах, котах и апельсинах, которые не столько продаем, сколько дарим. Не выясняли названия незнакомых цветов, новых побегов, не обсуждали перепланировку сада, хотя в этом состоит наша жизнь. Мы сразу пошли на кухню и позавтракали, думая каждый о своем, хотя черный кофе, яйца «в мешочек» и жареные ломтики бананов помогали, конечно, отвлечься от ссоры.

— На самом деле меня беспокоишь не ты, — заговорила, наконец, жена. — Тебя я знаю сорок лет. И не они. Вас не исправишь. Но дети! Что творит эта голая сеньора, когда прогуливается нагишом перед сыном, перед бедняжкой Грасиэлитой? Чему она их учит?

— Дети ее не видят, — сказал я. — Они, похоже, ее даже не замечают. Когда она загорает голая, а бразилец поет, дети всегда играют в другом месте. Они просто привыкли.

— Много ты знаешь. Думаю, тебе нужно обратиться за помощью. К падре Альборносу, например.

— За помощью? — удивился я. И удивился еще сильнее: — К падре Альборносу?

— Я не слишком задумывалась над этой твоей манией, но мне кажется, в твоем возрасте она опасна. Падре мог бы выслушать тебя и сказать что-нибудь более дельное, чем я. Если честно, ты меня больше не интересуешь. Мои рыбы и коты для меня важнее, чем жалкий старик.

— Падре Альборнос! — от удивления я даже рассмеялся. — Мой бывший ученик. Которого мне самому приходилось исповедовать.

И я ушел, чтобы лечь на кровать и почитать газету.