Война

Чандрэ, похоже, ему сочувствовала.

Глядя на него теперь, я невольно ощущала то же самое, несмотря на остаточную злость из-за того, что он сделал со мной.

В те несколько раз, что я сканировала Мэйгара в Олбани, я ощущала много одиночества в его свете. Оно тяжело ощущалось в нём, как саван депривации[12], граничащей с тошнотой разделения — и не просто такой тошнотой, которая возникает от слишком долгого воздержания от секса. Скорее, это та нехватка, которая длилась уже некоторый период времени, так долго, что отпечаталась в его aleimi в целом. В свете Ревика имелся такой же отголосок одиночества, так что я понимала разницу.

Наблюдая за Мэйгаром сейчас, я вновь осознала, что он наверняка знал о романе Рейвен и Ревика ещё до всего этого, хоть и не признавался самому себе. Может, он даже винил Ревика за то, что он оставил его мать с Шулерами.

Когда я спросила Ревика, почему он оставил Рейвен позади, он лишь рассмеялся.

Он сказал, что Рейвен первая сказала бы Галейту, если бы знала, что он планирует уйти. Но только после того, как она накачала бы его транквилизаторами, надела на него ошейник, наручники и заперла в шкафу, чтобы не дать сбежать. По его словам, Рейвен изначально была с ним только из-за его высокого положения в Пирамиде. Не будь Галейт счастливо и очень моногамно женат, Рейвен определённо попробовала бы соблазнить его вместо Ревика.

Я по-прежнему не слышала эту историю целиком — в смысле, о времени Ревика в Шулерах или о том, что наконец-то побудило его уйти. Конечно, мне было интересно, но я никогда не задавала ему вопрос прямым текстом. Я знала, что, в конечном счёте, должно было случиться нечто довольно серьёзное, но, похоже, никто не знал деталей, кроме самого Ревика, а он пока что не делился ими[13].

Мэйгар сказал, что Ревик попросил убежища потому, что им двигало чистое отчаяние.

Опять-таки, по словам Мэйгара, Ревик не то чтобы сдался — его поймали. Охрана схватила его возле лагеря Вэша, что являлось грубым нарушением перемирия между Шулерами и Семёркой. Ревик был избитым, измождённым и страдал от какой-то наркотической ломки. Он также утверждал, что его же люди пытались его убить.

Его первоначальное депрограммирование от Пирамиды во всех отношениях было жестоким, чрезвычайно публичным и настолько драматичным, что после этого Ревик десятки лет оставался изгоем общества. Когда мы встретились, примерно через тридцать лет, он по-прежнему оставался практически изгоем.

Статус бывшего Шулера также был для Мэйгара поводом ненавидеть Ревика.

Но даже когда я только познакомилась с Мэйгаром, я подозревала, что его ненависть носит более личный характер.

Теперь я наблюдала, как Ревик с непроницаемым лицом приближается к низкой кушетке.

Руки и лодыжки Мэйгара были свободно прикованными к стене и скованными меж собой, но они оставили ему достаточную свободу передвижений — пожалуй, он мог ходить по половине камеры вокруг кушетки, спокойно доходить до стула, стола, а также органического туалета и душа, находившихся у одной стены.

Ревик взял стул и поднёс его, поставив в одном-двух метрах от кушетки.

Я наблюдала, как он ставит стул, затем садится на него задом наперёд, положив свои длинные руки на спинку стула. Я подмечала в нём нервозность, начиная от нервного постукивания ботинком и заканчивая тем, как он стискивал спинку стула.

Он кашлянул, глядя Мэйгару прямо в лицо.

Мэйгар, в свою очередь, продолжал настороженно смотреть на Ревика, свободно сложив ладони на коленях.

Он выглядел так, будто не верил, что Ревик вообще к нему пришёл. Он тоже выглядел усталым, и почему-то моё сердце подскочило к горлу от выражения абсолютной капитуляции, проступившего в его шоколадных глазах, когда Ревик сел напротив него.

Я никогда не видела его таким грустным, или таким совершенно сломленным.

Что-то в его взгляде было таким уязвимым, что заставило моё сердце открыться, почти вопреки собственному желанию. Я видела, что Ревик отреагировал в схожей манере, осматривая лицо, тело Мэйгара и, наверное, его свет. Я знала, что в Ревике печаль, скорее всего, смешивалась с чувством вины, а также с почти парализующим чувством ответственности.

Учитывая, что на Мэйгаре был надет ошейник (пусть и простенький, с односторонней блокировкой), я сомневалась, что сам Мэйгар ощутил от Ревика хоть что-то. Если только он не читал язык тела Ревика намного лучше, чем я подозревала, то он едва ли представлял себе, о чём думал Ревик, пока сидел там. Я помню, как при первой встрече с Ревиком сама пыталась прочесть это его выражение, и каким непроницаемым мне оно показалось тогда.

Теперь я замечала все эти неуловимые проблески, вздрагивания и подёргивания достаточно хорошо, чтобы это почти походило на чтение его света.

После того, как они несколько секунд смотрели друг на друга, Ревик прочистил горло, показав одной рукой подбадривающий жест.

— Тебе здесь комфортно? — вежливо спросил он. — Я могу тебе что-нибудь принести?

Выражение лица Мэйгара сделалось ещё более настороженным.