Война

Балидор стоял на дальнем краю комнаты с белыми стенами, и смотрел поверх голов и тел на монитор, который занимал всю стену их самого большого конференц-зала.

Пока Балидор находился там, не отрывая взгляда от трансляции, помещение продолжало заполняться видящими. Он осознал, что ощущает лёгкую благодарность за то, что Нензи к ним ещё не присоединился — хотя он знал, что его придётся привлечь к этому, и скоро.

Эта мысль лишь смутно отложилась где-то в уголке сознания Балидора.

Остальные 90 % его внимания оставались прикованными к костлявому лицу, которое занимало большую часть монитора. Узнаваемые черты стёрли всё остальное помещение. Балидор сосредоточился на нём всем своим существом, впитывая каждую деталь, затерявшись в глазах и свете другого, пытаясь ощутить за ними живое существо, хотя бы чтобы подтвердить, что этот образ реален.

Это был Менлим.

Урождённый в клане Пьюрстред. Опекун сироты, Нензи Алгатэ. Скандально известный создатель смертоносного Syrimne d’ Gaos. Прославившийся в мире видящих ещё до этого тем, что украл документы, описывающие утерянные военные искусства Адипана, и без разрешения преподавал их необученным видящим.

Кем бы ещё он ни был, Менлим почти вызвал Третье Смещение собственноручно, и на сотню с лишним лет раньше.

История гласила, что он умер более девяноста лет назад. Он совершил самоубийство в пещерах Повстанцев в Баварских горах, перед множеством свидетелей-видящих.

И, тем не менее, чем дольше Балидор смотрел и использовал свой свет, тем сильнее убеждался, что это действительно он. Даже после того шоу кривых зеркал в Аргентине, даже после всех тех игр, которые они вытерпели от рук Тени, он не мог спорить с тем, что знал его свет.

Это не проекция. Это Менлим из клана Пьюрстред, живой и во плоти.

Балидор готов был в этом поклясться.

В конечном счёте, Элли оказалась права. Она верила, что Менлим до сих пор жив; Балидор не раз ощущал это в её свете и разуме, ещё до того, как она вынесла это на обсуждение остальной группы. Она видела это, и она оказалась права.

Он постарался сосредоточиться на живой трансляции, отключиться от того, что говорили все вокруг него, что было непросто, поскольку они спорили, перекидываясь репликами через стол из полированного дерева — деревянный стол, который, должно быть, стоил состояние, учитывая цену древесины в эти дни. Глядя на монитор, пока видящие вокруг него реагировали и орали друг на друга, Балидор аккуратно давил на различные аспекты одних из самых плотных Барьерных щитов, с которыми он когда-либо сталкивался, пытаясь прощупать существ за ними.

Эти существа отталкивали его с такой же лёгкостью, будто он был пищащим москитом.

Балидор помнил Менлима со времён войны, хотя они встречались лишь раз.

Даже учитывая его фотографическую память видящего, та единственная встреча в Германии в 1917 году не была причиной, по которой он верил, что Менлим действительно стоит там, на ступенях здания Конгресса в Вашингтоне.

Нет, дело в другом — в чём-то, что Балидор ощущал через верхние слои своего света. Вопреки неуловимости этого чувства, он доверял этому импульсу, возможно, даже больше, чем доверял более конкретным aleimi-отголоскам или даже физическим органам чувств. Он знал, что подсказки этой интуиции нужно оценить, оспорить, исследовать, отследить, определить источник, проанализировать, подтвердить, заново подтвердить.

Но он уже в это верил.

То, как подобное возможно, по-прежнему от него ускользало. Балидор не знал, был ли Менлим на самом деле сарком, посредником или даже ожившим трупом, как одно из тел Фиграна. Он подозревал, что правда крылась в каком-то другом объяснении, которого они ещё не видели, но эту подсказку интуиции он тоже пока что никак не мог подтвердить.

Рядом с высоким видящим с лицом черепа стоял Фигран, в небрежной, но бдительной позе, сложив руки перед пошитым на заказ костюмом.

В физическом плане Фиграна практически невозможно было узнать.

Вместо худого, нервного, наполовину истощённого видящего, которого помнил Балидор, там стоял хорошо сложенный мужчина с выраженным подбородком; его можно было узнать только по глазам, форме губ и скул. На подбородке виднелась лёгкая тень полуденной щетины. Его рыжевато-каштановые волосы были убраны назад заколкой-зажимом, подчёркивая высокие скулы на квадратном лице. Его плечи сделались широкими и мускулистыми, грудь — накачанной, а талия стала толще, хотя всё равно оставалась узкой. Тёмно-синий костюм, который он надел с кроваво-красной рубашкой и галстуком, казался новым и дорогим.

Он выглядел так, будто его каким-то образом генетически реконструировали.

Несмотря на то, что янтарные глаза были знакомыми, там жило нечто чужеродное. Тот безумный свет, сиявший в их глубинах, исчез, но в то же время там жило так много тех деликатных нюансов Фиграна, которые Балидор помнил по их пленнику в отеле.

Там вновь жил некий элемент Териана.