Война

Требуется время, чтобы понять смысл его слов, но, когда до меня доходит, я поднимаю брови.

– Думаешь, я попытаюсь убить себя?

Война с непроницаемым выражением лица смотрит на меня и допивает вино. Потом наливает еще один бокал и, опустившись передо мной на колени, протягивает его мне. Я не беру его, и тогда Всадник вздыхает и опустошает его сам.

– Даже если я убью себя, какое тебе до этого дело? – спрашиваю, не двигаясь с места.

Я все еще в гневе, но любопытство сильнее ненависти.

Война встает и возвращается к столу, наливает себе еще немного. И снова идет ко мне, предлагает бокал. Я колеблюсь, но все же встаю и беру бокал из его рук.

– Это не перемирие, – заявляю я.

Он не купит мое прощение. Не после того, что я увидела и что он сделал.

– Я на это и не рассчитывал.

Подхожу к столу и сажусь. Я вообще не знаю, почему делаю вид, что все в порядке. Война сделал самую ужасную вещь, которую я когда-либо видела. Но все, что происходит после, в сценарий не вписывается. Я должна убить его, а он должен меня наказать, но ничего подобного не происходит.

Война наливает себе еще вина и садится напротив меня.

Зомби возвращается в шатер с кувшином горячей воды. Молча выливает его в ванну, стоящую в глубине, затем выходит, задержавшись лишь для того, чтобы забрать часть оружия, сложенного посреди шатра.

– Как ты можешь хотеть, чтобы мы все погибли? – спрашиваю я.

– Я не хочу, чтобы вы погибли.

– Хорошо. Твой повелитель хочет этого.

– Хочешь верь, хочешь нет, – устало вздыхает Война, – на этой планете есть и другие существа, которых стоит спасти. Существа, которых люди систематически истребляют. Вы когда-нибудь задумывались о том, что даже если вы и любимое дитя Бога, то уж точно не единственное?

– Значит, все это ради… комаров?

Это должно быть смешно, но я все еще так зла, что хочу швырнуть бокал в стену шатра.

– У человечества есть несколько путей к гибели, Мириам. И до того, как появились мы с братьями, вы уже шли по одному из них.

Итак, нас убивают, чтобы защитить всех остальных, кто живет на этой земле. Этому гаду удается выглядеть альтруистом даже после всего, что сегодня было.

– Сама ваша природа порочна, – продолжает Война. – Слишком любознательна, слишком эгоистична. И жестока. Слишком жестока. Но нет, Мириам, я не хочу, чтобы все люди умерли. Моя сущность заключена в человеческую оболочку. Без тебя нет меня.

По моим рукам пробегает холодок. С каждым взмахом клинка Всадник убивает себя.

– Значит, ты не жалеешь о том, что произошло сегодня? – спрашиваю я.

– Я не могу изменить свою цель, жена, – в его густо подведенных глазах я вижу груз, копившийся веками.

– Ты можешь передумать и не делать этого! – говорю я.

– Почему я должен передумать?

– Потому что твоя жена умоляет тебя.

При слове жена Война на миг замирает. Я не часто признаю вслух, что я его жена. Знаю, он думает, что это означает, будто я верю в этот наш странный брак, и, возможно, принимаю его. Но сейчас я говорю это только потому, что знаю: это проникает ему под кожу, как ничто другое.

– Люди могут позволить себе роскошь быть эгоистичными, Мириам, а я – нет.

Не эгоистично пытаться спасти людей от резни, но, судя по взгляду Войны, сегодня он меня не услышит. Я слишком эмоциональна, а он непреклонен.

Делаю еще глоток вина. Зомби снова входит в шатер, выливает в ванну еще кувшин воды и выходя снова подбирает оружие.

Вода предназначена для меня, я это знаю, даже не спрашивая. Допиваю вино и выхожу из-за стола, раздеваюсь по пути к ванне. Меня не волнует, что Война это видит, и мне все равно, если зомби вернется, пока я обнажена. Мой гнев отчасти прошел, теперь я чувствую полное безразличие.

Я ступаю в неглубокую ванну и начинаю мыться, я вся пропахла вонью разложения. Стою спиной к Всаднику, не хочу видеть его, разговаривать с ним или еще как-то общаться. Зомби возвращается, но я не пытаюсь прикрыться. Это не имеет значения, его незрячие глаза обращены в пустоту, пока он выполняет свою задачу.

– Так что, жена? – раздается голос Войны. – Теперь будешь притворяться, что меня не существует?

– Если бы это было возможно… – говорю я так тихо, что даже не уверена, слышит ли он.

Всадник со стуком отодвигает трон. Мне кажется, что он собирается подойти, но шаги удаляются. Шуршит полог шатра, и Война уходит.

Вытираюсь в мрачной тишине. Я восхитительно одинока, и все же повсюду чувствую его взгляд. Я знаю, что у входа в шатер стоит зомби, который остановит меня, если я попытаюсь сбежать. Бросаю полотенце на стул и надеваю чистую одежду – ее кто-то постирал, высушил и сложил. Одежда не моя и не похожа на мою, как и все здесь. Затем возвращаюсь к столу Войны и наливаю себе еще стакан вина, сижу, глядя на мерцающий свет лампы.

Война – идиот, если думает, что убить можно только оружием. Все эти шатры, весь этот открытый огонь… Каждую неделю в лагере вспыхивают пожары. Так легко совершить одно неловкое движение и позволить пламени завершить работу, которую оно начало в том горящем здании. Но я не опрокидываю лампу и не поджигаю стены. Несмотря ни на что я не хочу умирать.